Anorex-a-Gogo (СИ)

Я бегу в ванную и бросаюсь к унитазу, желудок сжимается в спазмах, но мне нечем блевать, потому что я ничего не ел со вчерашнего утра, когда не выдержал и сожрал два печенья Poptarts. У меня есть плохая привычка обжираться, и это заставляет меня чувствовать себя ещё хуже, потому что я знаю, что те печенья давно переварились и, вероятно, уже отложились у меня на бёдрах. Из-за рвотных позывов моё тело болит ещё сильнее, и я покрываюсь холодным потом.

Когда я наконец встаю и заглядываю в зеркало, то первый раз в действительности вижу все те физические повреждения, что Оуэн нанёс мне вчера вечером. Тёмно-красные порезы, проходящие через весь голый живот, которые он любезно оставил мне карманным ножом. Следы от укусов вокруг левого соска, там он прокусил кожу. Я стягиваю с себя пижамные штаны. На всей внутренней поверхности бёдер есть синяки, а в местах, где он очень крепко хватал мою кожу, всё ещё виднеются покрасневшие следы в форме подушечек его пальцев. Моя задница покрыта засохшей кровью, потому что он резко входил в меня, а я был напряжён и абсолютно не подготовлен.

Я похож на жертву изнасилования.

Я и есть жертва изнасилования. Я говорил "нет", но он всё равно сделал всё это.

Мне так стыдно. Я никогда никому не расскажу об этом.

Грязный, грязный, грязный. Я грязный. Запятнанный. Насквозь прогнивший. Смогу ли я когда-нибудь снова стать чистым?

Я включаю душ, абсолютно не обращая внимания на счётчик холодной воды. Я хочу горячей воды, которая сразу же польётся. Но она по-прежнему не достаточно горячая. Я хочу ошпариться, хочу покрыться волдырями, чтобы с меня слезла вся кожа.

Морщась от обжигающей воды, я пытаюсь не кричать. Но, в конце концов, я просто опускаюсь на прохладную плитку пола и прижимаю колени к груди, пока чертовски горячая вода сжигает мою плоть. Но я далёк от того, чтобы очиститься. Я просто красный как рак, и рыдающий, как маленький ребёнок. И пар такой густой и влажный, что я мог бы задохнуться. Боже, как бы я хотел просто задохнуться.

***

Остальная часть моего дня проходит в забытье. В один момент я лежу на полу душа, плачу и умираю. В другой я уже лежу голым в кровати, из-за обожжённой кожи промокают простыни, но мне всё равно. Потом приходит мама, я всё ещё лежу на влажной простыне под влажным одеялом, но уже в пижамных штанах, хотя не помню, когда надел их.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает она.

— Я не чувствую, — я действительно сказал это вслух?

— Ты в порядке? — спрашивает она.

— Нет.

— Что вчера произошло? — спрашивает она.

— Я не хочу говорить, мам.

— Хорошо. Позовёшь меня, если тебе что-нибудь понадобится, ладно? — спрашивает она.

— Конечно.

— Кстати, внизу твой друг Майки. Что ты хочешь, чтобы я ему сказала? — спрашивает она.

— Скажи ему, чтобы он уходил.

— Разве ты не хочешь с ним поговорить? — спрашивает она.

— Нет.

— Почему нет? — спрашивает она.

— Мам, пожалуйста.

Всё это слишком плохо, она задаёт слишком много неверных вопросов, спрашивает и спрашивает.

***

Она всё равно приглашает Майки зайти, а затем выходит из комнаты с виноватой улыбкой.

— Фрэнки, что с тобой случилось? — это его первый вопрос. Я сижу в своей влажной кровати. Это неудобно, но я не беспокоюсь о том, чтобы поменять простыни.

— Меня избили, — бормочу я. Я знаю, что это довольно расплывчатый ответ, и что я не должен злиться на него из-за того, что он беспокоится обо мне. И вообще, это мама впустила его.

— Чувак, это пиздец. Так тебя из-за этого не было сегодня и половину вчерашнего дня в школе?

Правило №5: никогда никому не доверяй, верно? К чёрту его. К чему в последнее время меня привели мои так называемые правила? Ни к чему хорошему.

— Нет, не из-за этого, — честно отвечаю я, потому что то, что меня избила компания мудаков-гомофобов, не является причиной, по которой я провёл большую часть дня, свернувшись в позе эмбриона.

Слава богу, Майки Уэй не задаёт никаких тупиковых вопросов. Он больше не спрашивает о моём отсутствии и внешнем виде, а вместо этого пытается рассмешить шутками и тупыми историями из школы. Клянусь, я мог бы поцеловать этого малыша за его старания. Я надеюсь, он не слышит, что мой смех поддельный и пустой.

— Да, кстати, мистер Стокс просил меня передать тебе это, — говорит Майки, доставая из заднего кармана мятый конверт. Он запечатан, так что я могу сказать, что он не пытался прочесть, что там написано или ещё что-то. Но он так смотрит на меня, будто пытается разобраться, почему Стокс передал для меня записку.

В течение следующих десяти минут я пытаюсь смеяться и улыбаться вместе с ним, даже если это больно, потому что понимаю, что Майки на самом деле хочет быть моим другом, он милый ребёнок, и он заслуживает лучшего обращения.

Но, как и всё остальное, что касается меня, этот смех и улыбки ненастоящие. Ненастоящий Фрэнк, как и всегда.

Наконец, Майки уходит. Я предлагаю ему остаться на ужин, но он отказывается. Думаю, он понимает, что я всего лишь пытаюсь быть вежливым.