Читаем Anorex-a-Gogo (СИ) полностью

Конверт от мистера Стокса лежит на моей кровати. Он помятый от того, что весь день пролежал в кармане Майки, так что я пытаюсь его разгладить. Когда я достаю записку, то ещё немного разглаживаю её, стараясь уничтожить каждую складочку. Я не знаю, почему так хочу, чтобы всё было таким плоским, но думаю, я просто пытаюсь отвлечься, а не на самом деле разгладить все помятости. Наконец я понимаю, что просто раздуваю из мухи слона, и разворачиваю записку, стараясь сосредоточиться на словах, состоящих из крошечных букв.



"Всякий раз, когда ты одинокий, отчаявшийся и напуганный, просто помни одну вещь. Ты - Фрэнк Айеро".



Очевидно, эти слова были написаны, чтобы заставить меня почувствовать себя лучше.



Фигня. То, что я Фрэнк Айеро, совсем не повод для гордости.



Я натягиваю на лицо свою влажную подушку и мечтаю иметь достаточно смелости, чтобы задушить себя.



***



Каким-то образом мне удаётся провалиться в беспокойный сон, из которого меня вырывает голос.



— Да, он здесь... Прости, как, ты сказал, тебя зовут? — это был голос моей матери, доносившийся из прихожей.



— Джерард, — ответил другой голос, немного хриплый от огромного количества выкуренных сигарет.



Моё сердце подпрыгнуло от чего-то, что было похоже на счастье, но затем быстро превратилось в дикий страх. Я не мог увидеться с Джерардом, не мог позволить ему увидеть меня в таком состоянии. Не мог позволить Оуэну увидеть его. Меня тошнило просто от мыслей о том, что Оуэн сделает, если узнает, что здесь был Джерард.



Это волновало меня. Джерард и Оуэн. Я имею в виду, Джерард видел, как Оуэн приказывал мне выйти из машины, слышал это, был свидетелем и точно заметил мой страх. Он узнает. Каким-то образом он видит меня насквозь.



Я снова закрываю глаза и поворачиваюсь лицом к стене, как раз когда дверь открывается. Мама спрашивает Джерарда, откуда он меня знает. Я могу слышать чистое любопытство в её голосе. Интересно, как бы он звучал, если бы она, наконец, точно узнала, гей её сын или нет. Я напрягаюсь, просто думая об этом.



— Мы... — многозначительная пауза от Джерарда, — друзья. Мы друзья. Я — брат Майки, — наконец отвечает он.



Затем дверь захлопывается, и тишина наполняет комнату. Я напрягаю слух, чтобы расслышать их голоса, удаляющиеся от моей двери. Может быть, они на самом деле поверили, что я сплю. Я снова открываю глаза, но потом слышу вздох и звук падения сумки на пол. Джерард садится в кресло, в котором его брат сидел полтора часа назад. А потом всё стихает, зато теперь я знаю, что он находится в комнате.



— Боже, Фрэнки, что он с тобой сделал, — шепчет Джерард. Я предполагаю, он не думает, что я его слышу, я же изображаю сон. Он протягивает руку и убирает волосы с моего лица, и я могу снова почувствовать его запах сигарет и дешёвого одеколона. Я пытаюсь вдохнуть его как можно незаметнее. Боже, это похоже на то, как будто он грёбаный наркотик, который заставляет меня кайфовать.



— Я никогда не должен был позволять тебе выходить из машины, — вздыхает он.



На этом месте я замираю. Откуда он может это знать? Он не может видеть физические повреждения, нанесённые Оуэном, потому что я укрыт одеялом. Для него я выгляжу таким же потрёпанным, как вчера. То же разбитое лицо, перевязанная рука со стежками под бинтом. Так откуда он может знать? Что он увидел такого, что пропустили моя мама, Майки и даже я сам?



Проходят долгие минуты, когда я пытаюсь выглядеть спящим, а Джерард просто сидит, пропуская мои волосы сквозь тонкие пальцы, и смотрит на меня "спящего". Это успокаивает меня, и мне на самом деле становится трудно бодрствовать. Это чувство безопасности, которое я испытывал вчера, когда он сидел со мной в коридоре, это реально было только вчера? Кажется, что много-много лет назад. Дождь тихо стучит по крыше, почти как колыбельная...



И затем я слышу пение. Тихое, настолько тихое, что я едва могу расслышать его. Я уверен, что никогда раньше не слышал эту песню. И чёрт, это заставляет меня захотеть заплакать. Джерард — тупой, вечно источающий сарказм Джерард, — поёт. Для меня. Или "спящего" меня, потому что я уверен, он бы никогда не сделал этого, если бы я не спал. Я напрягаю слух, ловя каждое слово его драгоценного голоса.



А потом я вдруг замираю, понимая две вещи:



1) я улыбаюсь, как полный дурак, и



2) мои глаза широко открыты, и я смотрю прямо на Джерарда.



Как я, чёрт возьми, это допустил?



Уже слишком поздно снова закрывать глаза, и если я попытаюсь это сделать, то буду выглядеть просто глупо. Наши глаза в буквальном смысле замыкаются друг на друге, и никто не отводит взгляд. Так что я делаю ещё более глупую вещь и просто продолжаю смотреть на него и улыбаться. Мои глаза начинают слезиться, так что я быстро мигаю пару раз. Он усмехается.



— Я победил.



— Что? — я удивлён и растерян.



— Ты моргнул, так что я выиграл.



Мне требуется секунда, чтобы переварить то, что он сказал, но потом я понимаю, что он имеет в виду.



— Так нечестно! — протестую я. — Я не знал, что это было соревнование!



Перейти на страницу:

Похожие книги

Наводнение
Наводнение

Роман «Наводнение» – остросюжетное повествование, действие которого разворачивается в Эль-Параисо, маленьком латиноамериканском государстве. В этой стране живет главный герой романа – Луис Каррера, живет мирно и счастливо, пока вдруг его не начинают преследовать совершенно неизвестные ему люди. Луис поневоле вступает в борьбу с ними и с ужасом узнает, что они – профессиональные преступники, «кокаиновые гангстеры», по ошибке принявшие его за своего конкурента…Герои произведения не согласны принять мир, в котором главной формой отношений между людьми является насилие. Они стоят на позициях действенного гуманизма, пытаются найти свой путь в этом мире.

Alison Skaling , Евгений Замятин , Сергей Александрович Высоцкий , Сергей Высоцкий , Сергей Хелемендик , Элина Скорынина

Фантастика / Приключения / Детективы / Драматургия / Современная проза / Прочие приключения
Забытые пьесы 1920-1930-х годов
Забытые пьесы 1920-1930-х годов

Сборник продолжает проект, начатый монографией В. Гудковой «Рождение советских сюжетов: типология отечественной драмы 1920–1930-х годов» (НЛО, 2008). Избраны драматические тексты, тематический и проблемный репертуар которых, с точки зрения составителя, наиболее репрезентативен для представления об историко-культурной и художественной ситуации упомянутого десятилетия. В пьесах запечатлены сломы ценностных ориентиров российского общества, приводящие к небывалым прежде коллизиям, новым сюжетам и новым героям. Часть пьес печатается впервые, часть пьес, изданных в 1920-е годы малым тиражом, републикуется. Сборник предваряет вступительная статья, рисующая положение дел в отечественной драматургии 1920–1930-х годов. Книга снабжена историко-реальным комментарием, а также содержит информацию об истории создания пьес, их редакциях и вариантах, первых театральных постановках и отзывах критиков, сведения о биографиях авторов.

Александр Данилович Поповский , Александр Иванович Завалишин , Василий Васильевич Шкваркин , Виолетта Владимировна Гудкова , Татьяна Александровна Майская

Драматургия