Он перекидывает сумку через плечо и плотнее кутается в куртку, висящую на его костлявых плечах. Затем он делает шаг вперёд и прижимается своими обветренными потрескавшимися губами к моему лбу. Я закрываю глаза в ожидании того, когда они перейдут на мои отчаянно жаждущие этого губы. Но он этого не делает.
– Может быть, я дождусь тебя, – я пытаюсь сказать это с безразличием.
– Как я сказал, я, наверное, буду поздно, – говорит он, легко добиваясь этого равнодушия в голосе.
– Чем ты собираешься заниматься?
Он пожимает плечами, отводя глаза.
– Я действительно не хочу, чтобы Майки был один. Как только он уснёт, я приеду.
Я хочу сказать ему, чтобы он не приезжал. Что если он лжёт, и Майки не единственный его пункт назначения? Что если всё закончится тем, что он окажется на обочине, разбившийся и истекающий кровью в том месте, куда он не может меня с собой взять?
– Оу... хорошо. Думаю, тогда увидимся ночью. Или утром, – бормочу я.
– Пока, Фрэнк. – Он выходит из дома. Больше никаких поцелуев, никаких дополнительных мягких слогов моего имени. Он идёт под снегом. Нет никакого обещания о том, куда он уходит, нет никакого обещания о том, когда он вернётся. Он садится в машину и уезжает.
И я, блять, просто ничего не могу с этим поделать.
***
В конечном итоге я сижу в своей спальне и смотрю на часы.
Ну, не сразу, конечно. Сначала приходит домой мама. Она печёт сахарное печенье в форме оленей и ёлочек. Впервые за многие годы она наблюдает за тем, как я ем их. А я, также впервые за многие годы, их ем. Я съедаю шесть из них, потом мой живот болит, но я счастлив, потому что счастлива она. Несмотря на то, что её сын находится в тюрьме за то, что напал на её другого сына, и это наше первое Рождество без Оуэна за долгие, долгие годы. И поэтому я тоже счастлив.
Но ночь наступает быстро, слишком быстро. Когда я был маленьким ребёнком, обычно я был слишком взволнован, чтобы уснуть. Я старался держаться , чтобы увидеть Санту Клауса, но отрубался после того, как выпивал слишком много яично-винного коктейля. Кажется, я оставлял молоко и печенье для него. Этой ночью я не взволнован.
Я жду.
Иногда ожидание кажется нормальным. Вы включаете телевизор или на секунду закрываете глаза, а затем следующее, что вы обнаруживаете, – ваше ожидание закончилось. Это так просто.
Но это не так же просто, когда вы ждёте знака. Когда вы ждёте кого-то, кто появится и скажет вам: "Эй, всё будет нормально. У тебя всё получится. Всё, что угодно".
Я нахожу джинсы, сброшенные в ту ночь, когда мы были так близки и тонули в любви. Передние карманы пусты. В задних карманах только старые пустые пачки от сигарет и чек за пачку ароматизированных презервативов.
Я не могу знать, является ли это тем знаком, который я ищу.
Я жду чуда.
Жду того, что случится что-то экстраординарное. Что-то, что зацепит мой взгляд, и я не буду чувствовать себя так, словно нахожусь в ловушке. Я просто чувствую себя так, словно нахожусь в ловушке. Как крыса в клетке, которая просто ходит, и жуёт, и грызёт свою шкуру, только чтобы не сойти с ума. Назад и вперёд, пока я не почувствую себя так, словно могу умереть от удушья прямо на месте.
Я жду Джерарда.
Жду в первую очередь. Я жду того, пока станет достаточно поздно, и он залезет в комнату через окно моей спальни. В этот момент я приму его в любом состоянии. Под кайфом и чертовски пьяным, возбуждённым и извращённым, язвительным и обычным. Пожалуйста, вернись.
Я отползаю к его стороне кровати, утыкаясь лицом в подушку, которая разделяет каждую нашу ночь, тайну и обнажение. Я упиваюсь этим запахом, который заставляет мою голову вращаться вокруг Солнца, и это Солнце - Джерард. Это несложно; он просто стал центром моей вселенной.
Я засыпаю, потому что на улице идёт снег, и мир становится белым, ослепительно белым. Я слишком боюсь вернуться в Другое Место, со мной рядом нет Джерарда, так что я просто засыпаю.
***
Пустой.
Мой разум такой пустой, над моей головой открывается окно, и кровать скрипит под его весом. Пустой, потому что я только проснулся, чувствую слабость и нахожусь под действием тяжёлых лекарств.
Его глаза такие пустые. Они засасывают меня в свою пустоту, а потом выплёвывают обратно. Такие пустые. Ничего, кроме моего собственного отражения.
Он не под наркотиками. Он не пьян. Он просто... потерян. Как будто он не может вспомнить, почему приехал сюда.
– Эй, Джи-Джи, – шепчу я, перекатываясь на бок, чтобы по-нормальному взглянуть на него.
Руки Джерарда толкают меня обратно на спину. Они ледяные, холодные и мёртвые.
– Тебе нельзя лежать на этом боку, помнишь?– напоминает он мне. Так пусто, как будто он просто робот, никакого человека внутри.
– Да, я помню, – отвечаю я, извиваясь под морозным холодом его кожи. – Ложись рядом со мной. Согрейся.
Он подчиняется мне, не говоря ни слова. Почти как ребёнок. Такой пустой, всё ещё с широко распахнутыми глазами.
– Джерард, – говорю я, заглядывая в его пустые глаза на пустом лице, которые пугают меня так сильно и вводят практически в пустой шок. – Что не так?