Читаем Anorex-a-Gogo (СИ) полностью

– Алло? – мой голос звучит запыхавшимся и напряжённым, как будто я только что пробежал целый марафон. До Луны.



Телефонную линию заполняют типичные явления для междугородного звонка. Глухой рёв, шипение в моём ухе, как океан в ракушке. Я изо всех сил стараюсь разобрать его голос среди электрических волн, но не могу.



И потом:



– Фрэнки.



Почти что шёпотом. Только одно слово. Его пальцы на моей щеке. Его губы на моей груди. Вот он, прямо здесь, со мной. Прямо, блять, здесь.



– Джи? – выдавливаю я, хватаясь за грудь. Господи, я не могу дышать.



– Фрэнки, ты здесь? – кажется, что он кричит, но так далеко, пытаясь быть услышанным.



Я прижимаю телефон к щеке.



– Я здесь! – Я плачу. И я хочу кричать, что и делаю. С облегчением. С гневом. Может быть просто потому, что я скучаю по нему так чертовски сильно, что это разрывает меня на части.



Линия потрескивает.



– ...кссссфффсс... люблю...шшшшссшш.



– Что? – я понимаю, что слёзы текут по моим щекам, образуя мокрые дорожки. Они скатываются на запястья.



– Извини, я в месте, где очень плохой приём, – говорит он, когда линия становится чистой.



Я хочу спросить его, в каком месте. Где ты? Почему ты ушёл? Почему ты оставил меня гнить здесь?



– Это нормально, – я шмыгаю носом. Я улыбаюсь, и плачу, и всхлипываю, и вытираю слёзы. Мой заложенный нос забивается ещё сильнее, так что я не могу даже дышать, но это тоже нормально.



– Фрэнки, я хочу скасссссшш...и пшшшссс...я кссссффффтт...домой....



– Что? – повторяю я, не в состоянии понять всё, что он только что сказал.



– Прости....кксссфффшшш...идти.



И затем он отключается.



– Джерард? – ответа нет. – Джерард! – я кричу в трубку, прижимая её к уху так плотно, что костяшки пальцев белеют и начинают болеть. Всё, что доходит до меня – пустой треск и осознание того, как жизнь чертовски несправедлива.



А потом я тону, швыряю телефон по всей комнате, он отскакивает от стен и падает на ковёр. Затем я принимаюсь за подушку, одеяла и простынь. У меня течёт из носа. Я ударяю стулом по своему столу и пустым ящикам тумбочки. Мой будильник разлетается на три части, ударяясь об дверь.



Камера. Я замечаю её на столе и хочу разбить. Разломать объектив на миллионы стеклянных кусочков, а затем проглотить их. Попрыгать на них босыми ногами, чтобы пошла кровь. Но вместо этого, я открываю заднюю крышку камеры, царапая и вытягивая её до тех пор, пока мои ногти не ломаются и не начинают кровоточить. Дрожащими руками я вытаскиваю маленькую плёнку, которая содержит в себе все хорошие воспоминания. Ушедшие. Ушедшие воспоминания. Я засвечиваю её, держа под лучами солнца, проходящими сквозь окно. Для верности я кладу её на стол и несколько раз бью отломанной частью будильника.



Я рыдаю, прижавшись к стене, задыхаясь среди наведённого беспорядка. Я собираюсь провести всю свою жизнь в ожидании его. Ожидании звонка. Ожидании отражения сигаретного дыма в зеркале, его кривой улыбки в лунном свете.



Тссс, Фрэнки, это всего лишь я.



И мне страшно от того, как мало меня это тревожит.



***


Жизнь жуёт и выплёвывает вас. Карма смеётся над вами, пока вы гниёте на полу. Вы снова рассердили её. Посмотрите правде в глаза, вы никогда не обретёте счастье.



Именно поэтому вам нужна своего рода система верований. Что-то, что снова поднимет вас, когда вы упадёте. Кто-то, кто направит вас и даст надежду. Небольшую помощь от ваших друзей.



В ту ночь я опускаюсь на колени. Я думаю, что это жизнь. Это то, что у нас есть. Она непредсказуемая, странная, иногда жестокая. Но она не бессердечная. Там должен быть кто-то, кто слушает. Что-то, где-то.



Так что в первый раз за десятилетие я становлюсь на колени у своей кровати и закрываю глаза. Я чувствую себя странно, обращаясь к Богу, в которого даже не верю. У меня крайний случай.



– Эм... Бог? – начинаю я неловко. Почти сразу же я чувствую порыв спокойствия, как тропический бриз. Руки Джерарда, гладящие мои волосы. Губы моей матери на моём лбу. Обнадёживающая улыбка мистера Стокса.



– Ну, у нас с тобой не самые лучшие отношения, и я уверен, что ты думаешь, что я самый эгоистичный мудак на свете. – На минуту я задумываюсь, можно ли употреблять слово "мудак" в молитве к Богу, но я думаю, что он довольно мягкий парень, учитывая всё то дерьмо, что сходит людям с рук на протяжении многих лет. Наверное, он такой же обычный чувак, как вы и я. – Я эгоистичный. Или был таким. Раньше я считал, что я самый эгоистичный парень в этом городе, но знаешь что? Я уверен, что изменился. – Я усмехаюсь. – Да, на моём пути появился кто-то, кто действительно осветил мой мир, Бог. Я думаю, что солнце, наконец, взошло.



Я открываю глаза, чувствуя себя глупо. Почему для того чтобы молиться, я должен быть слепым?



– Но, гм, Бог? Мне нужно, чтобы ты сделал для меня одну вещь. Только одну, и, эм, я предполагаю, что больше никогда снова не потревожу тебя. Обещаю.



Я чувствую себя лёгким и воздушным, и я снова слышу этот тоненький голос. Ты скучаешь только по его кривой усмешке...



Перейти на страницу:

Похожие книги

Наводнение
Наводнение

Роман «Наводнение» – остросюжетное повествование, действие которого разворачивается в Эль-Параисо, маленьком латиноамериканском государстве. В этой стране живет главный герой романа – Луис Каррера, живет мирно и счастливо, пока вдруг его не начинают преследовать совершенно неизвестные ему люди. Луис поневоле вступает в борьбу с ними и с ужасом узнает, что они – профессиональные преступники, «кокаиновые гангстеры», по ошибке принявшие его за своего конкурента…Герои произведения не согласны принять мир, в котором главной формой отношений между людьми является насилие. Они стоят на позициях действенного гуманизма, пытаются найти свой путь в этом мире.

Alison Skaling , Евгений Замятин , Сергей Александрович Высоцкий , Сергей Высоцкий , Сергей Хелемендик , Элина Скорынина

Фантастика / Приключения / Детективы / Драматургия / Современная проза / Прочие приключения
Забытые пьесы 1920-1930-х годов
Забытые пьесы 1920-1930-х годов

Сборник продолжает проект, начатый монографией В. Гудковой «Рождение советских сюжетов: типология отечественной драмы 1920–1930-х годов» (НЛО, 2008). Избраны драматические тексты, тематический и проблемный репертуар которых, с точки зрения составителя, наиболее репрезентативен для представления об историко-культурной и художественной ситуации упомянутого десятилетия. В пьесах запечатлены сломы ценностных ориентиров российского общества, приводящие к небывалым прежде коллизиям, новым сюжетам и новым героям. Часть пьес печатается впервые, часть пьес, изданных в 1920-е годы малым тиражом, републикуется. Сборник предваряет вступительная статья, рисующая положение дел в отечественной драматургии 1920–1930-х годов. Книга снабжена историко-реальным комментарием, а также содержит информацию об истории создания пьес, их редакциях и вариантах, первых театральных постановках и отзывах критиков, сведения о биографиях авторов.

Александр Данилович Поповский , Александр Иванович Завалишин , Василий Васильевич Шкваркин , Виолетта Владимировна Гудкова , Татьяна Александровна Майская

Драматургия