Тихо, о плющ, у Софокла расти на могиле и вейся,Тихо над ним рассыпай кудри зеленых ветвей,Пусть расцветают здесь розы повсюду, лоза виноградаПлодолюбивая пусть сочные отпрыски шлетРади той мудрой науки, которой служил неустанноОн, сладкозвучный поэт, с помощью муз и харит.
Здесь Аристокл почивает, божественный муж, воздержаньемИ справедливостью всех превосходивший людей.Больше, чем кто-либо в мире, стяжал себе громкую славуМудрого он, и над ним зависть бессильна сама.
Сводят с ума меня губы речистые, алые губы;Сладостный сердцу порог дышащих нектаром уст;Взоры бросающих искры огней под густыми бровями,Жгучие взоры — силки, сети для наших сердец;Мягкие, полные формы красиво изваянной груди,Что услаждают наш глаз больше, чем почки цветов…Но для чего мне собакам показывать кости? НаукойСлужит Мидасов камыш тем, чей несдержан язык.
«В белую грудь ударяя себя на ночном твоем бденье…»[405]
Перевод Л. Блуменау
В белую грудь ударяя себя на ночном твоем бденье,Славный Адонис, Клео́ сердце пленила мое.Если такую ж и мне, как умру, она сделает милость,Без отговорок меня вместе с собой уведи.
«Мертвым внесли на щите Фрасибула в родную Питану…»
Перевод Л. Блуменау
Мертвым внесли на щите Фрасибула в родную Питану.Семь от аргивских мечей ран получил он в бою.Все на груди были раны. И труп окровавленный сынаТинних-старик на костер сам положил и сказал:«Пусть малодушные плачут, тебя же без слез хороню я,Сын мой. Не только ведь мой — Лакедемона ты сын».
«Восемь цветущих сынов послала на брань Деменета…»
Перевод Л. Блуменау
Восемь цветущих сынов послала на брань Деменета.Юноши бились — и всех камень единый покрыл.Слез не лила огорченная мать, но вещала над гробом:«Спарта, я в жертву тебе оных родила сынов!»
Я — тот Феспид, что впервые дал форму трагической песне,Новых харит приведя на празднествó поселянВ дни, когда хоры водил еще Вакх, а наградой за игрыБыли козел да плодов фиговых короб. ТеперьПреобразуется все молодежью. Времен бесконечностьМного другого внесет. Но что мое, то мое.
То, что Феспид изобрел — и сельские игры, и хоры, —Все это сделал полней и совершенней Эсхил.Не были тонкой ручною работой стихи его песен,Но, как лесные ручьи, бурно стремились они.Вид изменил он и сцены самой. О, поистине был тыКем-то из полубогов, все превозмогший певец!