Античная лирика

Нежный Гиг средь нас носился,
Точно юный бог блаженный,
И, тряся фракийской гривой,
Приводил нас всех в восторг,
Что же с ним теперь случилось?
Устыдись, злодей цирюльник!
Ты состриг такой прекрасный
Нежный цвет его кудрей,
Золотых, как луч заката,
Золотых, как мёд пчелиный,
Тех кудрей, что так чудесно
Оттеняли нежный стан.
Но теперь — совсем он лысый,
А венец кудрей роскошный
Брошен мерзкими руками
И валяется в пыли.
Грубо срезан он железом
Беспощадным, я ж страдаю
От тоски. Что будем делать?
Фракия от нас ушла!

АЛКМАН

"Три времени в году..."

Три времени в году — зима
И лето, осень — третье,
Четвёртое ж — весна, когда
Цветов немало, досыта ж
Поесть не думай...

"Спят вершины высокие гор и бездн провалы..."

Спят вершины высокие гор и бездн провалы,
Спят утёсы и ущелья,
Змеи, сколько их чёрная всех земля ни кормит,
Густые рои пчёл,
звери гор высоких
И чудища в багровой глубине морской.
Сладко спит и племя
Быстролетающих птиц.

"Часто на горных вершинах..."

Часто на горных вершинах, в то время как
Праздник блестящий тешил бессмертных,
В чашу из золота, в кружку огромную, —
У пастухов подобные кружки, —
Выдоив львицу рукою бестрепетной,
Сыр ты готовила острый, огромный...

"Не деревенщина-мужик ты..."

Не деревенщина-мужик ты,
Не простак и не дурачина,
Не из фессалийских стран,
Не эрисихеец, не пастух ты, -
Родом ты из Сард высоких!

"Как-нибудь дам я треногий горшок тебе..."

Как-нибудь дам я треногий горшок тебе, -
В нём собирай ты различную пищу.
Нет ещё жара под ним, но наполнится
Скоро он кашей, которую в стужу
Любит всеядный Алкман подогретою.
Он разносолов различных не терпит,
Ищет он пищи попроще, которую
Ест и народ...

"Вот семь столов и столько же сидений..."

Вот семь столов и столько же сидений,
На тех столах — всё маковые хлебцы,
Льняное и сесамовое семя,
И для детей в горшочках — хрисокола.

"Он уж подаст бобовую нам кашу..."

Он уж подаст бобовую нам кашу,
И плод вощаный пчёл, и хидрон белый.

Парфеней