Античная метафизика: Страсти по бесплотному

Итак, событие, представляя собой структуру происшествий, подает себя как абстрактное целое и, предопределяя реальные происшествия, демонстрирует собственную устойчивость в своих воплощениях. Тогда получается, что структура свидетельствует замкнутость телесного на самом себе, самодостаточность телесного, поэтому структура не может исчерпать поверхности смысла, которая является эмерджентом отдельного телесного бытия и всеобщих бестелесных сущностей телесного. Поверхность смысла необходимо должна подвергнуть структуру отклонению от себя самой, искривлению ее самотождественности. На поверхности смысла структура действительно колеблется относительно себя, трансмутирует от присутствия антиструктурного элемента, исходящего от преломляющихся в плоскости смысла лучей бестелесного; если смысл отождествлять со структурой, то смысл трансформируется силой бессмысленного. Делез полагает: "Утверждение между смыслом и нонсенсом изначального типа внутренней связи, некоего способа их соприсутствия необходимым образом задает всю логику смысла"¹⁹.

Структура – абстракция индивидуальностей, отдельных вещей, но вещи изменяются, текут, следовательно, в вещах присутствует то, что не входит в структуру. Поэтому структура не в себе, но в отношении вещей не замкнута, открыта, плывуча. И если сама структура описывается "именами остановок", то теряя при своей обращенности к вещам абсолютность своей структурности, она открывается для "имен становлений" (глаголов). Целостный смысл отныне равен структуре, получившей завершение благодаря блуждающему неструктурному элементу, отчего смысл существует не относительно статичной индивидуальности, а относительно того, что с ней происходит, поэтому смысл – преходящий, не бегущий, но рывками стремящийся вслед за текущими вещами.

Чистые структуры, не замкнутые случайным кочующим элементом и не имеющие телесной имманентности, а, следовательно, действительной жизни, но имеющие поверхность телесного, существуют как фантазмы – формы, собирающие раздробленную множественность отдельного и телесного в единство смысла (события). Эти формы-фантазмы как таковые образуют пространство Эона. Эон – это поле смыслообразования, в котором обретает самотождественность текучая множественность телесного. "Эон – это само повторение, прямая линия времени…Он заставляет возникать то же самое настоящее…как всегда уже существующее неопределенное настоящее и как неопределенное будущее"²⁰. В Эоне"…прошлое и будущее делят между собой каждый момент настоящего, дробя его до бесконечности на прошлое и будущее – в обоих смыслах-направлениях сразу"²¹. Эон — лезвие, входящее все глубже в настоящий момент и расщепляющее его. Но не для того ли делит Эон настоящее и распределяет его между прошлым и будущим, чтоб то и другое наполнить настоящим, чтоб распространить настоящее на прошлое и будущее и так вообще фальсифицировать время, поскольку время – это тотальный процесс необратимого изменения, который только и неизменен, самотождествен, который только и составляет единственную достоверность вселенской недостоверности? В Эоне время отрицает само себя.

Фантазм может быть дан столь же непосредственно, как дан архетипический образ. Фантазмы видятся. Ибо в фантазмах сама структура становится конфигурацией, то есть организованной поверхностью; если оформление поверхностями – это способ бытия отдельного, фантазмы-структуры существуют как отдельные, автономные и самодостаточные. Будучи чистой и самодостаточной формой, фантазм лишь соотносится с происшествиями, но в них не воплощается. Происшествия, организованные фантазмом, с фантазмом не сливаются, фантазм витает над событиями, претендуя на то, чтобы быть их собственным смыслом. Но для этого он недостаточен. Собственный смысл событий включает в себя завершающий его, ускользающий антифантазматический, антиструктурный элемент никогда не повторяющего себя в нем текучего бытия. От этого смысл действительного происшествия никогда не укладывается в вожделеющую жизни полость фантазма; будучи избыточен за счет производной бытия (текучести вещей), смысл находится и не в телесности и не в пространстве фантазма. Он остается бестелесным, но в отличие от фантазма – чистой структуры – каждый раз неповторимым, смысл не живет в своеобразных жестких сотах структур, которые стремятся скрепить собой поток бытия, но живет как бликование поверхности смысла, отражающей непрестанно трансформирующееся бытие.