Антигония. Роман

— Русский, чуть что, рвет на себе рубаху. Американец… Мы обычно бьем себя в грудь. Мы вам покажем, где раки зимуют! А француз? Что делает француз? Он подставляет другую щеку. И правильно делает. Ну расквасят морду, а дальше что? Он не любит проигрывать. Но если же он чувствует себя хозяином положения, с ним лучше не связываться, ты прав… И все-таки! Жить как можно лучше. Завтра лучше, чем сегодня. А потом еще лучше. И так до бесконечности… В представлениях галла это самоцель ― жить лучше! И с этого пути его уже никто и ничто не своротит, ни война, ни мировой потоп! Поэтому он и катается как сыр в масле. Если же разобраться, каким тут попахивает иррационализмом! Жить лучше и лучше… Да зачем? Ты можешь мне объяснить?

— То ли дело мы с тобой… Самоцели никакой. Зато выбор ― хоть завались, ― поддел я. ― А лучше всё равно не становится.

— Ты всё смеешься… А так оно и есть. Тот же Флобер и мечтать об этом не мог. Целую жизнь оттрубить среди лавочников! Писать об аптекарях, нотариусах, об адюльтере! ― не унимался Джон. ― Мещанство, оно имеет одну заслугу перед обществом, это надо признать. Скука, которую оно распространяет вокруг себя, ― величайшая добродетель. Безветрие, парниковая теплынь ― это идеальная растительная среда. Вырастить в ней можно что угодно. Но жить в этой духотище… Конечно, не приведи господь!

Хэддл хорошо водил. Он вел быстро и плавно, едва придерживая руль двумя пальцами, при обгоне, как и при торможении, переходил на пониженную передачу. Но по мере приближения к светофорам я всё же хватался за свой подлокотник. Он упрямо не хотел обращать внимание на дорожные знаки. В Соединенных Штатах ― не знаю, повсюду ли, но уж по крайней мере там, где он водил машину или учился вождению, ― разрешено поворачивать на красный свет, если дорога свободна. А поскольку с движением нам повезло и, несмотря на пасхальные выходные, машин на трассе оказалось немного, мы проносились через разъезды, не сбавляя скорости и не обращая внимания на светофоры, благо запропастилась куда-то дорожная полиция, фоторадарные же установки в то время еще только вводились…

В прибрежной зоне погода стояла ясная и безветренная. К западу от дороги, уже тянувшейся вдоль океана, небосклон озаряло яркое металлическое зарево. Солнце время от времени пряталось за полосой далеких, растянувшихся на весь горизонт темно-сизых облаков.

Через четверть часа, когда мы проехали портовый городок Ла-Турбаль, последний перед Пирьяком, и узкое, местного значения шоссе стало петлять вдоль пляжей и скалистых бухт, оба мы буквально онемели от вида, который открылся слева от дороги.

Мы ехали вдоль самого берега. Берег и океан распахивались настежь с юга на север. Вода была как раз полная, и море поднялось почти до самой дороги. Изрытое волнами месиво волн и пены отсвечивало холодным стальным блеском. Низкий горизонт с заходящим солнцем казался расплавленным. В узкой полосе последних проблесков дневного света небосвод был настолько ярким, жгучим, что удержать на нем взгляд не удавалось больше секунды. Не очень высокие, плавно-раскачивающиеся волны грузной свинцовой массой подгребали под себя скалистый берег и с гулом взрывали песок и гальку. Стекла машины обносило брызгами. Взбиваемая пена лохмотьями парила над дорогой…

Ключи от входной двери нам должны были оставить под половиком, с тыльной стороны дома. Но нас ждал сюрприз: ключей на месте не оказалось.

Зеленая ограда, палисад на белых столбцах, веранда с запертыми голубыми ставнями… ― эту небольшую виллу, расположенную сразу на въезде в Пирьяк, по левую сторону от дороги, я снял через Жана, хозяина парижского рыболовного магазина, с которым не раз рыбачил за компанию. В его магазин возле площади Инвалидов мы с Джоном нагрянули накануне, чтобы запастись в поездку всем необходимым. Жизнерадостный ловелас родом из Пирьяка, знавший наперечет всех жителей околотка, Жан должен был договориться и насчет «зодиака», за разумную плату. Он обещал нам резиновую лодку-катамаран с мотором. Да и сам он собирался приехать на выходные…

Не оставалось ничего другого, как звонить и выяснять. Кто знает, может, Жан уже на месте, поэтому и ключи нам не оставили?

По местному номеру Жана ответил женский голос. Однако не успел я назваться, как на меня обрушился шквал упреков.

— Сняли? Дом?! Да кто вы такие? Мы с вами знакомы? Нет?! У вас акцент какой-то… Вы сами откуда?

После Москвы произношение у меня всегда ухудшалось. Пенять было вроде не на кого. Если незнакомую нам хозяйку даже не поставили в известность о нашем появлении, она имела право на такую реакцию. Тут же, впрочем, выяснилось, что говорю я с женой Жана. В памяти у меня мигом всплыло, что сам он, блудник со стажем, своей половины побаивался и явно неспроста.

— Да-а, попали же вы. Так ведь выходит? Еще раз повторите вашу фамилию… Да ведь дом мужу не принадлежит! Как он мог его сдать, не могу понять? Как и с кем он мог договориться?

— Сам он приехал или нет? Могу я с ним переговорить? ― спросил я.