Антигония. Роман

Китаец плел, улыбаясь, умопомрачительную чепуху про свою загадочную жизнь в Круазике, про то, как недавно прямо перед Круазикским портом, в открытом море, потерпело крушение рыболовное судно, ― команду так, дескать, и не выловили. Затем он стал делиться своими впечатлениями о Нью-Йорке, куда каждый год ездил навещать родню, и наконец заговорил о своем прошлой жизни в Народном Китае, где успел узнать почем фунт лиха.

Хозяйки слушали гостя как завороженные. Но нужно было встать на их место: принимать у себя за обедом человека, который в молодости был сослан на принудительные сельхозработы, в провинции Шаньдун, как гость описывал, недалеко от Желтого моря, попал там на ферму по разведению рыбы, не один год спал на лавке, просыпался под звуки маоистских маршей и вот теперь мог писать свои картины, путешествовать по миру…

Изголодавшийся американец, брызжущий слюной китаец, переживший, казалось, сам мировой потоп, хромой русский в рваных джинсах (я ушиб днем колено, а праздничной одеждой не запасся, холщовые же, более приличные брюки после моря сушились на веревке под навесом), ― обе француженки смотрели нам в рот гипнотическими взглядами, словно ничего подобного никогда еще не видели и не слышали. Мне становилось неловко перед ними.

Молодая хозяйка, скромно, но настойчиво щеголявшая перед Хэддлом своим английским, принесла на стол шипящее блюдо с мясом, и мы перешли за стол.

Во время ужина месье Чу принялся расспрашивать нас о рыбалке, путал английские слова с французскими, да видимо, и с китайскими. Названий рыб, которые он охотно склонял, из его кашеобразной речи было понять невозможно.

В ответ я всё же объяснял, за двоих, что мы просчитались погодой. То мертвый штиль, то ветер. Да и оказались жертвами медвежьей услуги. Местный рыболов пообещал договориться насчет катера, но подвел нас.

— Пожалуйста! У меня есть катер! ― вскрикнул месье Чу и даже приподнялся из-за стола. ― Поплыли… Хоть савтра!

— Рыбачить?

— Я пригласаю вас, господа! ― голосил китаец.

Джон не отрывал глаз от тарелки. Но я тоже был в некотором замешательстве. Хозяйки, как какие-то добрые феи, добившиеся своего, умиротворенно переглядывались. Сам Бог велел их гостям оказаться за одним столом!

Опять и опять нас обносили ягнятиной. Опять и опять на нас с Хэддлом сетовали за то, что мы не пожаловались на постигшие нас неприятности раньше. Они ведь тоже могли бы чем-нибудь помочь. Как-никак были местными и знали наперечет всё местное население. Наши горести они принимали близко к сердцу. Мы чувствовали себя нелепо.

— Зимой я катер дерзу в Ла-Турбале, не в Круасике, ― объяснял, сюсюкая, китаец. ― Так сто савтра… Во сколько отлив, вы смотрели? Сто там написано?

— Месье Чу, если вы серьезно, то мы… мы принимаем приглашение, ― внушительным тоном обратился к китайцу Хэддл.

— Серьесно! Серьесно! Вы думаете, сто я суцю?

— Договор дороже денег, ― сказал Хэддл, уставив на китайца упрямый взгляд.

— Вот именно! ― ликовал тот. ― Дорозе дзенег! Ну сто, договорились?

Незаметно подмигнув мне, Хэддл принялся накладывать себе в тарелку зеленый салат ― хозяйки как раз принесли на стол сыр. А затем переставили на стол с комода блюдо с виноградом, заодно был вынут из коробки Хэддлов торт ― шоколадное суфле с миндалем. Мадмуазель Риё принесла на стол коньяк, для китайца бенедиктин и стала рассказывать о безобразиях, творившихся в некоторых французских тюрьмах, почти повсеместно переполненных. Она изучала право, собиралась работать в судейских учреждениях и уже кое-где побывала во время недавней практики…

Месье Чу издалека задирижировал нам пятернями, как будто боялся, что мы не заметим его, пройдем мимо. Китаец вытанцовывал на носу катера, пришвартованного к мостику временного причала в стояночной акватории Ла-Турбальского порта.

Отличное легкое судно. Неплохой двигатель: «Ямаха-115». Рулевая колонка, ветровое стекло, сверкающие поручни вдоль бортов — всё в хромированной отделке. Такого мы с Джоном не ожидали.

В том же, что и вчера, синем вотерпруфе, в кепке с козырьком, насаженной задом наперед, с черными очками на лбу, месье Чу был вне себя от радости. Щурящиеся глаза китайца тонули в щеках больше вчерашнего.

— Сдравствуйте! Наконес-то! ― лепетал китаец, бултыхаясь на корме и за трос подтягивая пухловатой формы катер к лестнице, чтобы нам легче было перескочить на борт.

Он помог нам укрепить спиннинги. Мы рассовали по углам рюкзаки. Чу запустил двигатель. Нутро катера взвыло мощным, ровным гулом. Пирсы, портовый фарватер, а за ним и главный мол, усыпанный живыми фигурками со спиннингами ― в считаные минуты всё это осталось позади.

Чу взял к северу, в сторону знакомой нам черты берега. Он хотел показать нам хорошее место, «место сто надо», находившееся за Баядернской бухтой, ближе к Кимьяку, откуда его знакомый редко возвращался с пустыми руками, рыбача, как и мы, на спиннинг с воблером.