Антигония. Роман

Море простиралось перед глазами, словно перепаханная плугом пашня, светлея по краям и местами, там, где солнце прорывалось сквозь облака, приобретая зеленоватый, почти болотистый оттенок. С другой стороны устья Сены ― здесь река и вливалась в Атлантику ― просматривался Гавр с его скоплением нефтехранилищ. Плоскими, цилиндрической формы баками была усажена вся линия берега. На рейде стояло несколько крупнотоннажных океанских судов. Еще левее белели два паруса. Воздух был наполнен запахом водорослей и детрита, почти как в Бретани…

Мы припарковали машину и прошли в конец променада, где виднелся спуск к воде. Перед оградой очередного яхт-клуба ступеньки вели к пляжу, отгороженному от волн волнорезом, а чуть дальше впечатляющих размеров валунами. Спустившись на песок, мы прошли левее.

Стараясь не обращать на меня внимание, Анна извлекла из чехольчика свой флакон. И вдруг лишившись хладнокровия, она застыла на месте и беспомощно косилась на меня. На лице у нее появилась неуверенность в себе, что-то неожиданно тоскливое.

— Надо же, такое невезение! ― сказала она, надев черные очки и обведя взглядом пляж.

— Что-то не получается?

— Ветер в лицо. Попробуй брось против ветра?..

— Нужно выждать момент, ― сказал я.

— Долго ждать придется.

— Давай я попробую, ― предложил я. ― Обязательно нужно насыпать в ладонь? Или можно так, из флакона?

— Нет-нет, я сама…

Со стороны лестницы, по которой мы спустились на пляж, к нам приближалась пара с ребенком и собакой. Мы решили дать семейству пройти мимо. Однако пес, веймарский брак серебристо-серой масти, быстренько искупавшись и выбравшись на берег, подбежал прямиком к нам и стал что-то вынюхивать вокруг наших ног. Анна в ужасе задрала кулак с флаконом вверх, держала его высоко над головой и даже вытянулась на цыпочках.

Пес недовольно зафыркал, но затем, подчинившись команде хозяина, побежал за ним следом. Семейство вернулось к валунам и исчезло из виду.

Анна подвернула край брюк, откупорила флакон, насыпала порошка в ладонь, убрала склянку в карман, пересыпала пепел из левой ладони в правую и, морщась от холода, вошла в воду чуть ли не по колено.

С каким-то суеверием я следил за каждым ее жестом. Ветер и не думал утихать. С моря налетал порыв за порывом. Ей пришлось стоять в ледяной воде и ждать. Улучив удобный момент, Анна размахнулась и метнула содержимое кулака в волны.

И не рассчитала. Облачко пепла ветром сдуло к берегу. Взвесь попала мне в лицо. Отвернувшись, я пытался прочистить глаза. От жгучей рези странным образом мутнело в затылке. Но я наверное преувеличивал свои острые ощущения, их раздувало само воображение. Ведь я вполне отдавал себе, что именно попало мне в глаза. В это было как-то жутко вдумываться.

— Ужас… Тихий ужас! ― лепетала Анна, выйдя из воды и разглядывая мои глаза, пока я раскрывал пальцами веки. ― Что, даже до воды не долетело?

— Наверное, не всё. Что-то долетело. ― Мне хотелось ее успокоить.

Подступив к краю подползшей к ногам воды, я наклонился, чтобы намочить носовой платок.

— Нет-нет, соленой воды еще не хватало… Я и так очищу, ну-ка… ― приблизившись ко мне вплотную, уголком платка она стала что-то выбирать из-под одного века, затем из-под другого.

— Моя мать любила говорить: в чужом глазу каждый сучок подмечаешь, а в своем бревна не видишь, ― сказал я; сцена и вправду что-то напоминала.

— Бревна у тебя нет. Ни в левом, ни в правом, ― заверила Анна. ― Всё, по-моему. Больше ничего не вижу. Всё так же режет?

— Зачем бросать в воздух? Если я правильно понимаю, главное, чтобы растворилось в воде? ― сказал я. ― Почему не насыпать в бутылку? Я войду в воду и зашвырну ее подальше.

— Ты прав, бутылка подойдет, ― согласилась она. ― В воде ведь само растворится?

Анна повернулась лицом к морю, что-то разглядывала. Подбородок ее дрожал.

Я огляделся. Рядом с мусорной корзиной валялась пластмассовая бутылочка. Я сходил за ней, наполнил бутылочку на одну треть песком и протянул ее Анне.

Она всыпала внутрь остаток флакона, вернула потяжелевшую бутылку мне. Я разулся, прошел к волнорезу и с осторожностью влез на него босыми ногам. Заросшая мхом, холодная и бархатная, как ковер, поверхность оказалась склизкой, идти было трудно. Кое-как доковыляв до конца, почти до шпиля, за которым в волнах уже плясали буи, огораживающие пляж, я что есть силы запустил бутылку в море…

Вверху на променаде, в баре-ресторане Casino мы заказали по чашке кофе. Анна попросила себе еще и «Джек Дэниелс» без льда. Я последовал ее примеру.

— Ты же весь промок, до нитки! ― спохватилась она, заметив, что брюки на мне мокрые от бедер до низу. ― И глаза уже красные! Ты заболеешь.

— Высохнет, ― заверил я. ― Я почему-то никогда не простываю на море.

— Ну вот, теперь можно вздохнуть… ― Она расправила волосы, натянула на подбородок свитер и задумчиво смотрела в окно. ― Как мне всё это надоело, ты бы знал!

— Мотания?

— Эта история… с пеплом. Езда тоже, конечно.

Я понимающе молчал.

— Джинн просил. Не могла же я наобещать просто так… ― Она словно оправдывалась.