Антигония. Роман

Мы сидели в кафе, заняв столик на террасе, рядом с гостиницей Регина, что напротив Лувра, куда Анна захаживала в прежние времена с Джоном. Как я и ожидал, ничего чрезвычайно важного, сверхсекретного я от нее не услышал. Решив перекусить, мы заказали что попроще: ветчину, салат, немного вина. Пока официант занимался заказом, мы разглядывали плывущий по тротуару поток уже по-весеннему одетых прохожих и вопросительно переглядывались, не зная с чего начинать. Сколько воды утекло за эти месяцы! А затем стали говорить обо всем и ни о чем. Я объяснял, что большую часть года опять провожу в Париже и опять шарахаюсь, как от огня, от тех же сомнений: не прожигаю ли я жизнь впустую, не теряю ли я здесь время?

Были новости и от Пенни. Она родила второго ребенка, опять мальчика. Никто не знал, кто отец. Но по слухам, она собиралась выходить замуж, не то уже вышла ― за англичанина, дипломата, вместе с которым отправилась в Гонконг осваивать «новую планету», как она писала в открытках.

Анна из Нью-Хэмпшира уехала. Жить там одна она не могла. А к тому же дом всё равно пришлось продать. Купил его пишущий собрат из Квебека, и Анна не очень раскаивалась в содеянном. Она была уверена, что Джон одобрил бы это решение, да и не было другого выхода: как рассчитываться с долгами? Она переехала к дочери в Лос-Анджелес, они поселились в съемной квартире, и она ни о чем не жалела.

У Анны, как всегда, закончились сигареты. Когда нам принесли кофе, она встала из-за столика и направилась во внутреннее помещение, чтобы обзавестись новой пачкой красного «Ротманса» ― в кафе имелся табачный отдел, ― я попытался было опередить ее, но она остановила меня, хотела сходить сама.

Через минуту вернувшись, Анна пыталась отряхнуть с себя то ли мел, то ли пыль, которую где-то подхватила одеждой. Весь ее шерстяной костюм цвета маренго оказался уделан светлыми пятнами.

— Под левым рукавом полоса осталась… То есть под правым, ― показал я, когда она села на стул.

Моим носовым платком Анна принялась основательно чистить жакет, но лишь втирала пятна в ткань.

— Я попрошу щетку, ― сказал я и поднялся.

— Не нужно! Ничего страшного! ― едва не вскрикнула она. ― Я тебе не успела сказать… Джинн дал мне одно поручение… Он просил… Это не пыль, это пепел.

Я сел на свое место.

— Он написал в завещании, чтобы после кремации оставшееся от него… ну, пепел… развеяли по разным местам. Повсюду, где он жил, где бывал. Ну и вот… Он столько ездил!

Секунду-две я переваривал услышанное.

— Ты хочешь сказать, что эти пятна ― пепел… от Джона? ― спросил я, не веря собственным ушам.

— Я насыпала щепотку в растение. Вон там… ― Анна повела глазами в сторону пышной шеффлеры, упругая сень которой возвышалась над массивной кадкой и загораживала тыльный витраж заведения. ― Мы здесь обедали столько раз. Он просил. Приходится носить порошок в сумке.

Как истукан, я разглядывал ее костюм, сумку, висевшую на спинке стула, дерево в кадке и наш неубранный стол. С безмолвно-грустной улыбкой Анна пристально глядела мне в глаза, взглядом умоляя не осуждать ее. В следующий миг она вынула из кармашка жакета флакончик и показала его на просвет.

И вправду сероватый порошок. С какими-то крошками, похожими на хлебные. Ни за что на свете я не смог бы предположить, что так выглядит то, что остается от человека после кремационной камеры.

— Мне года не хватит, чтобы всё объездить, ― сказала Анна. ― Прости… Я испортила тебе обед.

В следующий миг я в свой черед стал извиняться перед ней за то, что не могу перебороть в себе чувства помутнения, которое вдруг выворачивало меня наизнанку, от мысли, что моя собеседница сжимает в кулаке прах своего мужа ― все, что осталось от живого и некогда близкого мне человека.

Чтобы покончить с недомолвками и окончательно разогнать все домыслы, Анна принялась излагать всю свою невероятную эпопею, начиная с завещания, оставленного Хэддлом в ящике письменного стола, и заканчивая безумной, воистину инфернальной программой ее пребывания в Париже.

Часть пепла она должна была развеять с Эйфелевой башни, поднявшись на лифте на последнюю, третью площадку. Другую порцию праха, запаянную в металлическую капсулу, нужно было бросить в Сену, но непременно с моста Александра III, ― у Хэддла был рассказ с таким названием. В списке значились также цветочные горшки в коридорах третьеразрядного отеля, находившегося в Латинском квартале, где Джон останавливался в давние времена, еще до Анны и до меня, когда не мог разбрасываться деньгами, но там Анна успела побывать с утра, до нашей встречи: тайком и чуть не попавшись, ей удалось рассыпать пепел по цветочным горшкам на двух этажах. Как она умудрилась бродить по гостинице незамеченной, официально не проживая в ней, я предпочитал ее не расспрашивать. Но осознав вдруг, какие казусы могут скрываться за ее скованным рассказом, я думал об этом потом весь день.