Антиклассика. Легкий путеводитель по напряженному миру классической музыки

Многие свидетельствуют, что Чайковский несколько дней перед смертью пил некипяченую воду (это все равно, что в 2020 или 2021 году заправлять ингалятор от астмы воздухом, которым дышит распространитель ковида), но показания о том, когда и где совершались эти судьбоносные действия, расходятся. Я выросла с представлением, что Чайковский совершил суицид с помощью зараженной холерой воды, но большинство сторонников версии суицида предполагают, что инциденты с водой, если и происходили, служили прикрытием и что семья и друзья Чайковского были сообщниками в сокрытии правды: на самом деле композитора убил мышьяк или другой медленно действующий яд.

Одна жуткая история и вовсе повествует о «суде чести», который состоял из бывших одногруппников Чайковского из императорского училища правоведения. Утверждается, что тайное общество вызвало Чайковского на заседание по поводу «нравственного преступления» или чего-то подобного, что было связано с его противозаконной гомосексуальностью, и убедило его свести счеты с жизнью. Возможно, они напрямую угрожали ему раскрыть гомосексуальность или определенный роман, если он откажется подчиниться.

Звучит как теория заговора (может, это она и есть), но авторитетные музыковеды подтверждают эту версию. Александра Орлова, российский музыковед и автор книги «Чайковский. О музыке, о жизни, о себе», была первой, кто это предположил. В Новом музыкальном словаре Гроува исследователь Чайковского Дэвид Браун пишет: «В том, что он совершил суицид, нет сомнений. Но что предшествовало этому суициду, еще не установлено окончательно… история о том, что он умер от холеры из-за некипяченой воды, – выдумка». Он также утверждает, что Чайковский «почти наверняка умер от отравления мышьяком».

Энтони Холден в книге «Чайковский» идет еще дальше.

Он пишет:

«Обширные исследования настоящего автора, значительно добавляя плоти к костям теории о “суде чести”, окончательно указывают на то, что Модест [брат Чайковского] и его друзья-медики преднамеренно скрывали правду. Чайковский действительно покончил с собой».

Конечно, существует ряд менее конспирологически настроенных музыковедов, которые настаивают, что в смерти Чайковского не было ничего секретного или преднамеренного и что противоречивые свидетельства и временны́е рамки могут быть обусловлены другими факторами.

Одним из возможных объяснений этой путаницы может быть то, что русские пьют много водки.

ПРОКЛЯТЬЕ ДЕВЯТОЙ СИМФОНИИ

В мире классики есть суеверие, что девятой симфонии суждено стать для композитора последней. Теория приобрела популярность благодаря Малеру, который отметил, что смерти Бетховена, Брукнера, Шуберта и Дворжака наступили вскоре после того, как композиторы закончили свои девятые симфонии (или, в случае Брукнера, во время ее написания), и сделал все, что было в его силах, чтобы самому ее не написать. После восьмой симфонии Малер написал произведение под названием Das Lied von der Erde, которое очень близко к симфонии, но, видимо, таковой не является, потому что называется по-другому. А еще ее исполняют два певца – это на два больше, чем обычно в симфонии. Убежденный, что перехитрил проклятье, Малер написал «Симфонию № 9» – и умер, не успев дописать десятую.

Жертвами этого проклятия часто считают Сибелиуса и Воан-Уильямса (которые были после Малера). Смерть Воан-Уильямса вообще жуткая: якобы он был абсолютно здоров, и никому не удалось определить причину смерти. С другой стороны, ему было восемьдесят пять.

К сожалению для тех, кому это проклятье кажется таким же забавным, как мне, все эти теории рассыпаются, если присмотреться к ним поближе. Внесение Шуберта в список жертв зависит от того, какие из его шести законченных и семи неоконченных симфоний вы учитываете, а такая математика сойдет с рук только музыкантам. Сибелиус написал только восемь симфоний (и одну из них уничтожил). Вы можете добрать до девяти, если посчитаете его симфоническую поэму Kullervo, но у него были и другие симфонические поэмы, так что математика здесь снова кажется неточной. К тому же Сибелиусу был девяносто один год. Но все равно в мире нет тех денег, которые побудили бы меня написать девятую симфонию (хотя бы из-за того, что сначала пришлось бы написать другие восемь).

BOLERO РАВЕЛЯ