Антиклассика. Легкий путеводитель по напряженному миру классической музыки

Я не скучала по своей старой программе – более того, за несколько месяцев я не послушала ни одно классическое произведение. Я окончательно поняла, почему Крис, будучи выходцем из классического мира, решил перейти в другой жанр. И я серьезно подумывала о том, чтобы пойти по его стопам: переехать в Лос-Анджелес, попросить Бобби стать моим менеджером и переосмыслить себя. Я могла бы выступать на открытии Celebrity Fight Night и попробовать себя в актерском мастерстве, как скрипачи, выступавшие в этом туре до меня. У меня не было такого плана, но если моя жизнь двигалась в этом направлении, то почему бы и нет? Я могла бы обменять свою Вильом на Fender. И покрасить волосы в фиолетовый.

Может быть, я бы так и сделала, но что-то заставило меня передумать.

Волшебная флейта

Впервые я встретила Штефана на двойном свидании в корейском ресторане, когда навещала сестру в Берлине между концертами. На тот момент он был самым беспроигрышным из завидных женихов, с которыми Марина пыталась меня свести в рамках своей кампании по убеждению меня переехать в Германию. Наверное, таким бы я его и запомнила, если бы какой-то мудак за соседним столиком не украл мою сумку посреди ужина. Но мудак за соседним столиком украл мою сумку, что привело к групповой экскурсии в полицейский участок, во время которой мне удалось узнать Штефана поближе.

В нем было что-то, благодаря чему я чувствовала себя собой, если можно так сказать. Притворство было ему абсолютно чуждо, он был очаровательным без тени неискренности, поэтому маскироваться рядом с ним было невозможно. Вскоре я узнала, что он учится на юриста, является преданным фанатом Red Sox и Patriot и что он самый прекрасный и удивительно смешной человек, которого я когда-либо встречала. А еще я выяснила, что причиной его неразговорчивости в ресторане были заказанные им токпоки, которые весь вечер плавили его нежные немецкие внутренности. (Немцы известны своей непереносимостью острой еды и отталкивают ее с тем же ужасом, что вампиры испытывают перед распятием, святой водой и пронзанием своих не-совсем-бессмертных возлюбленных[120].) Я позаботилась о том, чтобы Марина до моего отъезда устроила мне еще одну встречу со Штефаном, и наше настоящее первое свидание случилось несколько недель спустя.

Штефан обо всем договорился, сохраняя в секрете весь процесс, – сейчас такую секретность он выдерживает в предложениях по враждебному поглощению. О нашем плане на вечер он рассказал только после того, как я приехала. Штефан повел меня на «Волшебную флейту» (для ясности: я имею в виду, что мы пошли в Берлинскую государственную оперу на последнюю оперу Моцарта Die Zauberflöte – с той самой арией Царицы Ночи, из-за которой я порвала голосовые связки, когда мне было два года. Я не говорю о какой-либо образной «волшебной флейте», которую я, возможно, тоже увидела той ночью, после оперы[121]).

Сначала я не была уверена, как относиться к такому плану. Я была рада? Или это нежелательное вторжение в мой отпуск, неприятное напоминание о том, от чего я пыталась скрыться? Я несколько месяцев не слушала классическую музыку – они ощущались как несколько лет, потому что я провела всю свою жизнь, слушая классику практически каждый час. И это было то самое произведение, которое мои родители превратили (нечестным путем) в гимн моей карьеры. Более того, в последний раз по своей воле я была на концерте еще в старшей школе, потому что в зрительном зале ощущала тот же контроль и тревогу, что во время вступления. (А еще потому, что в роли зрителя мне приходилось справляться с клаустрофобией в концертных залах и с тем, что финальные аплодисменты были посвящены кому-то другому.)

Но через мгновение я с облегчением и удивлением обнаружила, что была в восторге.

Восторг сохранялся весь вечер, усиливаясь, когда оркестр замирал в тишине и когда поднимался занавес, открывая зрителю натюрморт с огромными крендельками и сосисками, свисающими с потолка[122]. Затем с величественных вступительных аккордов началась увертюра, у меня захватило дух и стали наворачиваться слезы, как бывает, когда я захожу в старую церковь или собор.

Отчасти это было из-за самой музыки и ее роли в моей жизни, но и из-за Штефана тоже. Его заразительная искренность обезоруживала сама по себе, как и тот факт, что он не был музыкантом, – у него не было такого опыта и пристального внимания, как у меня. Его слух не был натренирован, а любовь к музыке ничем не была омрачена. Когда я представила, как он слышит эту музыку, в моем восприятии что-то открылось.

Я знала, что никогда не смогу услышать ее точно так же, как он, но я вдруг стала замечать прекрасные вещи – вещи, которые годами проходили мимо меня. Как будто за время моего обучения и профессиональной карьеры накопилась груда камней и какая-то часть меня давным-давно отошла ко сну и атрофировалась, а теперь появились фантомные ощущения, как будто к этой части снова начала поступать кровь.