Майуок, помимо разделения на доли, были организованы в линиджи, и права и обязанности среди их членов определялись категориями, которые мы назвали бы категориями родства. В числе важных ситуаций, в которых проявлялись такие правовые отношения, были похороны, церемония оплакивания, церемония, связанная с наступлением половой зрелости у девочек, и совместный танец. Во всех названных процедурах именно те, кого мы могли бы назвать родственниками, т. е. лица, обозначаемые категориями этой терминологии социальной классификации, имели право требовать определенных ритуалов, или обязанность их разыгрывать. Такие лица необходимо являлись членами той или иной доли, и хотя для своих функций они индивидуально отбирались с помощью социальных категорий, их общение символизировалось как взаимная связь между долями. (Следует помнить, что последние не были просто социальными группами, но на них делилась вся природа.) Во время похорон члены одной доли заботились о покойниках другой. Во время ритуальных очищений, завершающих церемонию оплакивания, люди Воды омывали людей Земли и наоборот. Во время церемоний, посвященных половому созреванию девочек, проходящие инициацию из разных долей обменивались платьем. Во время великого танца подарки танцорам делались членами противоположной доли. В каждом из этих случаев права и обязанности участников определялись категориями линиджей, системой и терминологией родства; однако эти правовые отношения обобщались универсальными категориями Земли и Воды, категориями символической классификации.
Подобным же образом у зуни то, что Кушинг называет их «мифическим делением мира», классифицировало кланы и их тотемы, а также тайные общества столь обобщенным образом, что «не только церемониальная жизнь народа, но и все правительственные установления» были полностью систематизированы; это достигало такой степени, что Кушинг мог заключить, что из этого символического порядка проистекает «нечто подобное писаным законам» (1896, р. 369). При таких установлениях, сообщает он, ошибка в порядке церемонии, процессии или совета была просто невозможна, «и о людях, пользующихся такими приспособлениями, можно сказать, что они написали и продолжают писать свои статуты и законы во всех своих каждодневных отношениях и высказываниях» (ibid., p. 372). Таким образом, символическая классификация может служить правовым целям управления и институтов законности.
Помимо регулярного руководства общественной жизнью, имеется множество случайных обстоятельств, в которых может использоваться символическая классификация.
Дьювендак приводит пример поимки вора на Яве. В более технологическом обществе это задача судебной науки: доказательства будут найдены путем сличения отпечатков пальцев, физического исследования нитей одежды, химического анализа пятен и т. д. Но на традиционной Яве, очевидно, дело будет расследоваться с опорой на символические ассоциации. Если на месте преступления было найдено что-нибудь черное или кусок железа, это указывает, что вор пришел с севера (см. гл 1); далее, что он был мясником, и т. д. Точно так же, если что-нибудь терялось, классификация определяла способ, каким предпринимались поиски. Ряд соответствующих терминов из пяти символических подразделений распределялся на стропилах внутри дома: например, сад, Гана, слабый, разбитый, Шри. Если последнее стропило совпадало, например, с именем Шри и, таким образом, с третьим подразделением классификации, это означало, что потерянное следует искать на кухне.
Аналогично, у Бали девятеричная классификация использовалась при предсказании будущего; например, шансы бойцового петуха исчислялись на основе его цвета, дня боя и ориентации по компасу точки его местонахождения на площадке для петушиных боев.
Разумеется, предзнаменования вообще зависят от систематических связей внутри символической классификации, как, например, когда на Борнео определенный птичий крик, услышанный слева от путника, свидетельствует о неудаче, с которой он встретится, если не повернет назад. Это не имеет ничего общего с естественной историей или рациональным исчислением возможного будущего; это символическая интерпретация того, что следует рассматривать как чисто случайное совпадение (1) местонахождения птицы по отношению к направлению, в котором движется путник, и (2) какого-либо естественного стимула, вызвавшего ее крик. Наблюдаемые обстоятельства сходны, но извлекаемое из них значение зависит от приписывания данному виду птиц особых способностей отнюдь не орнитологического свойства, от определенных контрастных значений, которыми наделяются правое и левое, и от некой метафизики, в которой будущее можно предвидеть. Все эти идеи и гораздо большее число других символизируются в высшей степени заурядным происшествием – криком птицы во время прохождения рядом с нею человека; однако при опоре на систематические связи между ними, т. е. на символическую классификацию, путник может сориентироваться в направлении своей жизни.
Глава 3
Теории