Антология исследований культуры. Символическое поле культуры

И в данном случае перед нами не одно из тех многочисленных, но незначительных языковых противоречий, которые с легкостью «щелкает» даже средней руки переводчик. Это орешек куда более твердый. Каждый язык, как общенародный, так и узкопрофессиональный, выражает некое мировоззрение, оппозиционное общепризнанным догмам и изощренно им противостоящее. Сказанное наиболее наглядно проявляется в том случае, когда язык не рассматривают в качестве феномена планетарного характера, но принимают как данность, а его местный идиолект, используемый отдельным мыслителем, объявляется глобальной общностью. Это не только искусственным образом отделяет одну отрасль науки от другой, это к тому же сдерживает научный дух в целом в отношении следующих важнейших шагов в своем развитии – шаг, который повлечет за собой появление новых неведомых доселе воззрений и ознаменует полный и окончательный разрыв с традицией. Ибо определенные языковые клише, закрепленные в научных диалектах – а зачастую и укорененные в матрице европейской культуры, из которой вышли все эти науки, и в течение долгого времени воспринимающиеся как собственно мышление per se, – уже изношены до дыр. Даже наука осознает, что они некоторым образом не отражают важнейших аспектов действительности, от адекватного отображения которой может зависеть весь дальнейший прогресс в постижении вселенной.

Таким образом, одна из важнейших грядущих задач, стоящих перед западным знанием, заключается в том, чтобы пересмотреть языковую основу своего мышления, и тем самым изменить собственно мышление. Я обращаюсь с этим к теософской аудитории не для того, чтобы поддержать или опровергнуть какую-либо из теософских доктрин. Дело скорее в том, что из всех групп людей, с которыми мне довелось общаться, именно теософы представляются наиболее заинтересованными в восприятии идей – новых идей. И моя задача – объяснить эту идею всем тем, кто (если западная культура переживет нынешний хаос варварства) может быть выдвинут самим ходом вещей на лидирующие позиции в деле переустройства будущего всего человечества.

Эта идея слишком революционна для того, чтобы ее можно было выразить одной ключевой фразой. Я предпочту оставить ее неназванной. Суть заключается в том, что ноуменальный мир – мир гиперпространства, высших измерений – ожидает того, чтобы его открыли для себя все науки, которые он сплотит и объединит, ожидает, чтобы его открыли в самом первом проявлении – в области ВЗАИМООТРАЖЕННЫХ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ, невообразимо многообразных и в то же время обнаруживающих ощутимую близость богатой и системной организации ЯЗЫКА, в том числе основ родственных ему систем математики и музыки. Идея старше Платона и в то же время столь же нова, как революционные доктрины современных философов. Она содержится в мире восприимчивых сущностей (prehensive aspects) Уайтхеда, в релятивной физике с ее четырехмерным континуумом, в тензорном исчислении Римана-Кристоффеля, которое подытоживает СВОЙСТВА МИРА в каждый отдельный момент его существования; в то же время одной из наиболее оригинальных и провокационных с точки зрения мышления современных доктрин я считаю Tertium Organum Успенского. Единственная новая мысль, которую я хочу в этой связи высказать, заключается в ВЫРАЖЕННОМ В ЯЗЫКЕ ПРЕДЧУВСТВИИ неведомого, обширного мира – мира, лишь поверхностью или кожей которого является физический мир, В КОТОРОМ, однако, мы пребываем и КОТОРОМУ ПРИНАДЛЕЖИМ, поскольку математический подход к действительности, применяемый современным знанием, является лишь одним из специальных частных случаев этого отношения к языку.

Такая точка зрения подразумевает, что упомянутые мною свойства являются таковыми в космическом смысле, они формируют целое, подобно Gestalten¹* в психологии. В дальнейшем развитии они объединяются в более глобальные единства. Таким образом, космическая картина имеет последовательный, или иерархический, характер. Она образуется различными плоскостями или уровнями. Отказываясь признавать последовательный характер картины, частные науки отрезают от мира отдельные куски, причем, возможно, поперек волокон, т. е. наперекор направлению естественных уровней, или же останавливаются, когда, достигнув точки глобальной смены уровней, феномен переходит в качественно иную категорию или выходит за рамки старых методов наблюдения.