Антология исследований культуры. Символическое поле культуры

С какой же точки зрения тогда должна была анализироваться культура? Боас и его последователи считали, что ее следует рассматривать как результат взаимодействия двух факторов: исторического и психического. Что касается истории, то никакая культура не может быть понята исходя лишь из обращения к текущей ситуации. В силу исторических обстоятельств, любая культура контактирует с множеством других. Эти культуры и создают фонд потенциального культурного материала, на котором «настаивается» культура. Так как нет универсальной базы для предсказания, какие именно культуры войдут в контакт друг с другом, исторический фактор имеет случайный характер. Что касается психического фактора (далее называемого «псюхе»), то сознание разных людей обладает свойствами (будь то всеобщая склонность к подражанию или особые установки, принятые некоторыми группами), которые определяют, будет ли заимствован тот или иной из имеющихся элементов культуры. Хотя возникновение контактов непредсказуемо, приятие или неприятие этих элементов может быть объяснено психологическими законами. Следовательно, законы культуры суть психологические законы. Таким образом, культура появляется неожиданно лишь постольку, поскольку она – осадок истории, т. е. нечто большее, чем продукт ситуации. Эта позиция представлена в очерке Боаса 1930 г. по методологии социальной науки (Boas, 1940, р. 267–268), в обзоре исторических и психологических интерпретаций культуры, сделанном Сепиром в 1916 г. во вступлении к «Временной перспективе» (Mandelbaum, 1949, р. 391–392), и в заметках Бенедикт по истории и психологии в «Паттернах культуры» (Benedict, 1934, р. 231–232). Перед этими тремя авторами возникал один и тот же вопрос: что можно объяснить с помощью истории, а что – посредством псюхе. В свете этого проблемы истории и исторической реконструкции казались особенно важными. История культурных контактов и изучение их распространения могли бы пролить свет на их последовательность, на первый взгляд бессистемную. Психологические аспекты также были важны, поскольку понимание психологических принципов может объяснить отбор особенностей из созданного благодаря контактам наличного фонда. Это было поворотным моментом в изучении культуры и личности.

Так получилось, что эти и другие подходы по отношению к культурным феноменам стимулировали развитие дескриптивной лингвистики. Дихотомия истории и псюхе была без труда преодолена. Сепир в «Языке» (1921), в разделе, посвященном языковому дрейфу, ясно показывает, что он склонен понимать дрейф как с точки зрения долговременных тенденций (история), так и в свете таких факторов, как потребность говорящего соответствовать образцам (в результате чего происходит распространение одной языковой формы в ущерб другой), потребность в поддержании образцов и т. д. (псюхе). Таким образом, анализ языка, судя по всему, не может развиваться в контексте боасианских изысканий в области культуры.

Замечу в скобках, что, по-моему, это объясняет кажущийся парадокс, заключающийся в том, что Сепир, успешно работая с языком, «самым массовым и всеобъемлющим искусством из тех, что мы знаем, грандиозной, анонимной и бессознательной работой многих поколений» (Sapir, 1921, р. 235), мог, тем не менее, отрицать понятие сверхорганического (Sapir, 1917). Он утверждал, что явления культуры так же связаны с психологией, как геологические явления с физикой. Это не значит, что законы физики неприменимы к геологическим формациям, или законы психологии – к культурам. Сепир имел в виду, что они объясняют отдельные явления (горная цепь, культура) не «концептуально», а «конкретно»; т. е., они объясняют сам факт образования складок в горной цепи, но не ее существование или определенную форму. Нет никаких оснований считать, что Сепир признавал единые культурные или социальные законы. Он брал их в расчет лишь при работе с определенным материалом и с основополагающими психологическими законами. Так Сепир мог работать с языком; сложности, как мы увидим, возникали, когда так же партикулярно рассматривалась культура.

Тем не менее, боасианский негативизм и партикуляризм оказались очень плодотворными для развития дескриптивной лингвистики. Боас отбросил упрощающие теории развития языка и его классификации и пошел войной против этноцентрических моделей анализа языка. Настаивая на том, что фонология и морфология каждого языка должны анализироваться исключительно в своих собственных терминах, он дал решающий толчок для лингвистического изучения «экзотических» языков. Плодом такой стратегии стал пространный манифест, появившийся в 1911 г. вместе с публикацией первой части «Учебника».