Хотя выступление функционалистов против исторического подхода отразилось на некоторых аспектах антропологии, его ценность и плодотворность в области лингвистики никогда не ставилась под вопрос по существу. Выдвинутые в последнее время возражения против некоторых посылок классического индоевропейского сравнительного языкознания, таких как существование звуковых соответствий, не допускающих исключений, или слишком буквальная интерпретация метафоры «родословного древа» в применении к языкам, не заставили сколько-нибудь серьезно усомниться в допустимости и значимости исторической реконструкции как таковой; самое большее, они (в случае группы итальянских неолингвистов1
) вызвали появление своеобразных альтернативных реконструкций некоторых праиндоевропейских форм.Некоторые индоевропеисты категорически отрицали возможность применения традиционных методов индоевропейской лингвистики к «первобытным» (т. е. бесписьменным) языкам (Vendryes, 1925). Очевидно, что, хотя эти приемы в принципе применимы, отсутствие документальных свидетельств о более ранних исторических периодах представляет собой явное методологическое затруднение. Однако в последние десятилетия классические методы реконструкции не раз успешно применялись в различных областях, включая центрально-алгонкинские (Л. Блумберг), банту (К. Майнхоф) и малайско-полинезийские языки (О. Демпвулф). Конечно, следует помнить, что во всех этих случаях речь шла о довольно близких друг к другу языках и диалектах, так что обсуждаемая задача сравнима скорее с реконструкцией прагерманского или праславянского языка, чем праиндоевропейского. Тем не менее эти попытки обеспечивают важное подтверждение универсального характера механизмов изменения языка, которые, как было известно ранее, действуют в более узком регионе распространения традиционно изучаемых индоевропейских, угро-финских и семитских языков (Hockett, 1948).
Гораздо больше, чем скепсис по поводу возможности лингвистической реконструкции при отсутствии древних письменных свидетельств, озадачивает широко распространенное мнение (которое будет обсуждаться в следующем разделе этой статьи) о том, что для первобытных языков невозможно установить отдаленные родственные связи (или даже такие, какие существуют внутри индоевропейской семьи) из-за мощного влияния, иногда оказываемого одним языком на другой даже в том, что касается основ его грамматической структуры. Утверждается даже, что в таких случаях вопрос о происхождении языка теряет свой смысл, так как один язык может восходить к нескольким различным источникам, и поэтому нельзя сказать, что данный язык принадлежит к одной семье скорее, чем к другой (Boas, 1920). Следует отметить, что даже в этих случаях значимость исторического исследования не отрицается, так как оно обеспечивает нас сведениями об определенных контактах, хотя предполагается, что вопрос происхождения языка не может быть разрешен. Так, Уленбек, который в более поздних работах придерживается только что отмеченных взглядов на генетические связи, потратил много времени и сил, чтобы указать черты сходства между языками уральской семьи и эскимосским, требующие исторического объяснения, но при этом уклонился от обсуждения вопроса о характере этой исторической связи.