Антология исследований культуры. Символическое поле культуры

Определить, что такое «структурная лингвистика» и чем она в целом отличается от лингвистики, которая ей предшествовала или ею не является, – трудная задача. Если не стремиться слишком к точности, можно было бы называть «структуралистом» каждого лингвиста, который относит себя к таковым, и считать представителями структурализма все те школы лингвистической мысли, которые написали этот термин на своих знаменах. Несомненно, это было бы несправедливо по отношению к тем ученым, кто в тиши своих кабинетов занимается исследованиями, основанными на методах, которые не слишком отличаются от тех, что были провозглашены их более известными коллегами¹. Осознанный и освоенный на практике структурализм может оказаться в долгосрочной перспективе более плодотворным, чем эффектные теоретические дискуссии. Однако среди теорий и методов, имеющих сравнительно высокую научную ценность, лучшие шансы стать во главе будущих лингвистических исследований имеют те направления, которые пропагандируются наиболее широко и энергично; вот почему в настоящем обзоре они находятся в центре внимания.

Открыто исповедуемый структурализм играет одну из центральных и наиболее ярких ролей на современной лингвистической сцене. Большая часть выдающихся теоретиков-лингвистов – это убежденные и активно работающие структуралисты. На международных встречах их научные оппоненты обычно остаются в тени, и все реже можно услышать антиструктуралистские выступления. Но по крайней мере в Европе нередки спонтанные выступления, свидетельствующие о том, что немалая часть лингвистического сообщества относится отрицательно к тому, что она склонна называть «крайностями» структурализма. Изучение современных лингвистических работ подтверждает этот факт: очень немногие ведущие ученые в области исторического и сравнительного языкознания обращаются к современной структурной методологии; и для многих убежденных структуралистов окажется неожиданным тот факт, что от структурализма нельзя ожидать успешных результатов помимо областей синхронного описания. Если обратиться к исследованиям, относящимся к рубрике «диалектология», то к настоящему времени в них удастся найти очень мало следов структуралистского мышления², а импрессионистические записанные мелочи, по общему мнению диалектологов, являются скорее священными лингвистическими свидетельствами, а не сырым материалом, который нуждается в структурной интеграции.

Мы не ставим себе целью обсуждать и раскрывать здесь все причины этого распространенного противоречия между лингвистическим теоретическим мышлением и лингвистической практикой, которое, разумеется, гораздо очевиднее в тех странах и областях исследования, которые находятся под влиянием доструктуральных традиций. Даже там, где есть полное единство в рядах структуралистов, мы вправе ожидать сопротивления с разных сторон, даже со стороны убежденного структуралиста, который будет считать это здоровой реакцией против научного тоталитаризма. Но, конечно, такого полного единства не существует. Многие лингвисты говорят о структуре, но очень немногие придут к согласию по поводу того, что в действительности означает понятие лингвистическая структура. Импровизируя, можно было бы отделить тех, для кого структурализм – главный принцип, на котором основаны практические методы, от исследователей, чья концепция языка как структуры сформировалась, главным образом, в результате практики лингвистического описания. Но еще интереснее отметить тот факт, что, несмотря на глубокие теоретические различия, на практике структуралисты находят согласие по крайней мере в определенных областях; например, в том, что фонологическое описание, проведенное приверженцем определенной школы, часто с готовностью используется учеными других школ с минимальными затратами усилий на реинтерпретацию, хотя их исходные принципы настолько различны, что сотрудничество кажется невозможным.