Антология ивритской литературы. Еврейская литература XIX-XX веков в русских переводах

Ребенок, укрытый одеялом, мирно лежит в постели и катает по подушке любимый трактор.

Я сижу за письменным столом, продолжая мучить свою разнесчастную магистерскую, застрявшую в тисках логического противоречия. В тысячный раз перепроверяю формулы, пытаясь выявить ошибку, но она не желает выявляться.

Под окном, почуяв новую, осеннюю тему, сошлись посудачить соседки.

Яали потеет. Таблетка, которую я ему скормил вместе с какао, сделала свое дело. Губы его влажные и холодные, он ослаб. Когда он случайно роняет на пол игрушечный трактор, мне приходится поднимать его. Наши отношения протекают в молчании. Мы словно оба спали и теперь вместе проснулись. Для общения нам хватает нескольких слов, а то и без них обходимся. Но я-то знаю, что нынешним вечером мы расстанемся, тогда как для него начинается еще один день нашей совместной вечности.

Как бы то ни было, а ему надлежит скоренько поправляться, чтобы от болезни и следа не осталось. Забыл сказать — все лекарства, которые давались Яали, я сам глотал в двойной дозировке.

Внезапно Иерусалим мрачнеет и хмурится. Настолько, что приходится включить электричество. Любой чужак сказал бы: быть дождю. Но я — сын этого города, и никогда не скажу подобной глупости.

Если не ошибаюсь, именно сейчас Зеэв и Хая сдают утренний письменный экзамен. Холодный ветер врывается в открытые окна аудитории, заставляет абитуриентов дрожать еще сильнее. Скучающие ассистенты лениво прохаживаются вдоль рядов. Зеэв наверняка грызет ручку, и мысль у него одна: как бы не завалить. Зато Хая не торопится, раздумывает, прикидывает и, как всегда, немного неряшлива. Поудобнее устраивается на стуле, откидывает голову назад, склоняет набок. Доведись мне быть ассистентом, не отошел бы от нее ни на шаг, зорко следя за ее действиями.

В полдень готовлю обед. Как оказалось — для одного Яали. Сам я просто не могу глотать, в горле засела тупая боль.

После обеда выхожу — Яали в своей полосатой пижаме шлепает следом — взглянуть, какая участь постигла нашу гадюку. Проворные иерусалимские муравьи уже расчленили ее на несколько кусочков, отволокли в сторону и теперь ссорились из-за огромной, по их понятиям, змеиной головы.

Я осведомился у тракториста, зачем ему понадобилось покушаться на мой любимый холм, и он ответил, что на этом месте скоро вырастет еще один корпус будущего музея. Насколько ему известно, здесь будет павильон природы — всякие там гербарии, окаменелости, чучела.

Но я твердо решил не менять место жительства. Уж очень мне нравится наш квартал.

Забавно, но я даже не вспоминаю о Цви. Стоя на пустыре под осенним ветром и глядя на останки змеи, я думаю вовсе не о нем. Мне вдруг пришло в голову, что логическое противоречие, над которым я бьюсь столько времени, на самом деле не такое уж и логическое.

Спешно возвращаюсь домой и бросаюсь к столу, где лежит диссертация. Яали бегает по балкону. Что он там высматривает? Облака, дождевые тучи, наплывающие с запада.

С головой ухожу в математические рассуждения, но тут Яали приносит мне книжки, которые он откопал среди игрушек. Не забыл, что я обещал ему в первый наш день!

Делать нечего — отодвигаю тетрадки, беру его книжки, листаю, рассматриваю картинки, потом открываю сначала и читаю.

Но дело не задалось. Во-первых, содержание дурацкое. Во-вторых, слова для Яали трудные. В-третьих, читаю я неправильно. Надо декламировать медленно, хорошо поставленным громким голосом, произносить фразы нараспев, а перед концом предложения делать паузу, чтобы последнее слово победно выпалил сам Яали.

Ни дать, ни взять — два религиозных фанатика на молитве.

Я взмок.

«Эта книжка не для нас», — сказал я и прямиком отправил ее через окно. Яали захохотал, до того ему понравился мой поступок. Он сгреб остальные книжки, забрался на кресло и выкинул их вслед за первой.

И я начинаю рассказывать ему историю собственного сочинения, выдумывая ее прямо на ходу. В этих невероятных приключениях участвуют все лесные звери: медведь, лис, волк, олень, их чада и домочадцы. Все они гуляют в чаще, едят, пьют, спят и ведут ожесточенные войны. Большинство из них приняли тяжкую насильственную смерть, а оставшиеся в живых обязаны своим спасением моему великодушию. Поскольку не особенно этого заслуживали.

Яали слушает, затаив дыхание и раскрыв глаза. Он жадно ловит каждое слово, даже самое туманное и непонятное не пропускает мимо ушей.

Такой длинной и удивительной сказки ему еще не рассказывали.

Ни одна мелочь не ускользает от его внимания. Если я оставляю на лесной тропе раненое животное, он напоминает о нем, желая знать, что с ним будет дальше. Несколько раз на его глаза наворачивались слезы. Он страшно горевал, когда двое волчат утонули в реке, а лис сожрал кроликов.

У растений тоже свои роли. Гигантские деревья переговариваются со зверями, камыши возводят на престол своего царя и целыми полчищами отправляются на поиски затерянного канала. Колючие кусты терновника собираются на тайное зловещее вече.

Пока я перевожу дух и собираюсь с мыслями для продолжения, ребенок напрягается так, что вот-вот лопнет.