Антология русского советского рассказа (60-е годы)

Воробьи шумно взлетели и расселись рядком на крыльцо, дожидаясь Глазунова. Их было много, и они, наверно, радовались оттепели и этой куче навоза, в которой они искали для себя что-то съедобное и находили, конечно.

«Ну дак что ж, — подумал Глазунов, отворяя дверь, — в крайнесь-то случае птицы сыты будут, и то хорошо…»

В доме было тихо и мирно. На этот раз Глазунов не в гости, а к себе пришел, в свой дом пришел, к жене своей.

Он позабыл о сыне, об Алексее Петровиче, о радостях своих и о злобе, будто и не было ничего такого, будто вечно у него была только жена заботливая, теплый дом и думка о завтрашнем дне, которая к вечеру обычно приходила и звала ко сну.

Он наелся сытно в этот вечер, представил ясно завтрашний свой день: видно, опять придется возить навоз… Они разделили одну шоколадку пополам с женою и, когда спать легли, принялись бережливо сосать кусочки шоколада. Во рту от шоколада приятно и сладко было и горчинка какая-то вкусная была.

— А знаешь, — сказал Глазунов, — ты бы завтра навоз-то этот перетаскала от греха подальше. К сараю туда, на огород. Удобрение все ж таки, пригодится.

Жена молчала. Но он знал, что она не спит, а о чем-то думает.

— Ты о чем это думаешь? — спросил он.

— О Сережке…

Глазунов уже без злости, но и без радости вспомнил о сыне и сказал жене:

— Подумай, подумай…

Он засыпал, и сон приходил спокойно и мирно, заволакивая сознание туманом. Напоследок он хотел сказать жене, что подумать-то надо бы серьезно о нем, о Сережке, хоть и тридцать ему с лишним лет, и ему почудилось, что он сказал об этом матери…

И снился ему в эту ночь перед новым днем и работой странный какой-то сон. И хоть долог был этот пригрезившийся сон, и хоть думал, как ни удивительно это, Глазунов во сне, что обязательно надо запомнить его, утром он обо всем позабыл.

Мать и дочь

Руслан Киреев

Она заприметила его, когда он еще стоял у стеночки, глазел с деловым видом на танцующих. Хитрец! Никого же не искал — кого искать, если в первый раз тут?

Такие обычно приглашают Катю, но приглашают тихо, под нос себе. «Пойдемте?» «Можно?» Ни один из них не говорит: «Разрешите?»

Это сначала. Потом говорят. Но уже не Кате, уже Полине…

Вадим к Полине подошел сразу. Домой возвращались втроем.

— Скоро танцы у нас одни бальные будут, — резвился он. — Танги да фокстроты постановлением специальным запретят. Что делать тогда будем, а?

Катя прыснула, прикрыв варежкой свой большой рот. Полина досадливо покосилась на подругу.

— А мы умеем и бальные.

Ее модные, с острым носком туфли скользили по обледенелому тротуару. Вадим взял ее было за локоток, но она глянула на него — только глянула! — и он убрал руку. Скользила она не нарочно, но чувствовала, что, если б захотела, могла бы совсем не скользить.

У ворот остановились. Катя быстро ушла, а Вадим, которого она мысленно называла мальчиком, хотя он был, вероятно, одних лет с нею, предложил, как и ожидала она, встретиться.

— Завтра я уезжаю, — сказала Полина. Подведенные глаза ее смотрели насмешливо.

— Куда, если не секрет? — спросил он.

— А если секрет?

— Вот тебе и огород! Познакомились только-только, а уже секреты. Дальше что ж будет?

— Дальше? Может, ничего не будет дальше.

Договорились на субботу. Полина подала руку. «Салют!» — сказала, и каблуки ее застучали по вымощенному камнем двору.

В длинной, как кишка, комнате было жарко. Бормотал купленный в складчину приемничек. На кровати поверх одеяла лежала с закрытыми глазами Кира.

Катя ужинала. Напротив нее сидела Елена Владимировна. За правило взяла навещать что ни вечер молодых своих квартиранток.

— Вот и Полечка наша. — Прищурившись, она засмеялась неизвестно чему. — Что-то рановато сегодня?

— Достаточно, — ответила Полина. К приемнику подошла, отыскала джазовую музыку.

— Чего ж достаточно? Гулять до часу надо. Иль не выспаться боишься? Как, с новым сегодня?

Полина сняла туфли.

— С новым. Катя не рассказывала разве?

— Да рассказывает вот. — И к Кате повернулась. — Ну-ну!

Хлебом не корми, но дай послушать о мальчиках… А самой за шестьдесят!

Полина достала из тумбочки банку с маслом, поставила перед Катей.

— Завтра еще привезу. — Сложив юбку, аккуратно повесила на спинку кровати.

Хозяйка посмотрела на нее с удивлением.

— Завтра ж среда! — Хотя для самой что среда, что воскресенье… Каждый день в кино ходит, по три раза смотрит одно и то же.

— Отгул дали, — глядя в зеркало, сказала Полина. — Кать, пинцет не брала?

— Садись давай! — промычала Катя набитым ртом. — Остынет же!

А Кира все лежала с закрытыми глазами. В Светополь она приехала из Крутинска, училась в педагогическом, на вечернем отделении, а днем работала. В библиотеке… Елена Владимировна поведала под большим секретом, что она была замужем. В паспорте, во всяком случае, штампик есть… Все обо всех знала Елена Владимировна.

— Пойду-ка я спать, девочки. — Она тяжело поднялась — полная, в ярком халате. Посоловевшие глаза ее были маленькими. — Мне бы ваши годки! — Вздохнула, вышла с мечтательной улыбкой на губах.