Антоний и Клеопатра

Откуда у него взялись силы вынести эту процедуру, длившуюся целый час, он не знал. Пока Корнелий занимался его коленом, Октавиан разговаривал с другими ранеными, шутил, не показывая своих страданий. Фактически, если бы не эта сильная боль, все случившееся можно было бы считать приключением. «Сколько командиров приходит в палатку хирурга, чтобы своими глазами посмотреть, что может сделать война с людской плотью? – думал он. – Увиденное мною сегодня – еще одна причина, почему, став неоспоримым Первым человеком в Риме, я сверну горы, лишь бы не было войны ради войны, ради того, чтобы обеспечить себе триумф по окончании срока наместничества. Мои легионы будут гарнизонными, они не будут вторгаться в чужие земли. Они будут сражаться, только если иначе нельзя. Эти люди очень храбрые и не заслуживают напрасных страданий. Мой план взятия Метула был плохим. Я не рассчитывал на то, что враг догадается проделать такое. А значит, я дурак. Но дурак удачливый. Поскольку я был тяжело ранен вследствие моей плохой работы, солдаты не поставят мне это в вину».

– Теперь ты должен вернуться в Рим, – сказал Агриппа, когда Метул сдался.

Мосты снова были построены на более прочных лесах, а для пущей уверенности, что жители Метула не повторят своих вылазок, была выставлена охрана. Ранение Цезаря придало людям силы взять крепость, которая сгорела вместе с жителями. Ни трофеев, ни пленных для продажи в рабство.

– Боюсь, ты прав, – с трудом выговорил Октавиан, сжимая руками одеяло. Боль стала еще сильнее, чем сразу после падения. Лицо у него осунулось, глаза запали. – Тебе придется продолжать без меня, Агриппа. – Он криво усмехнулся. – Я знаю, никаких препятствий к успеху не будет. Ты сделаешь это даже лучше.

– Пожалуйста, не вини себя, Цезарь, – нахмурился Агриппа. – Корнелий сказал, что колено воспалилось, и просил меня убедить тебя принять маковый сироп, чтобы уменьшить боль.

– Может быть, когда я буду далеко от этого места, но не раньше. Я не могу. Для рядового легионера маковый сироп недоступен, а некоторые из них еще в худшем положении, чем я. – Октавиан поморщился, шевельнувшись на походной кровати. – Если я хочу изгладить из памяти Филиппы, я должен держаться.

– До тех пор, пока это не грозит твоей жизни, Цезарь.

– Я выживу!

Потребовалось пять нундин, чтобы перевезти носилки с Октавианом в Тергесту, и еще три – чтобы доставить его в Рим через Анкону. В рану попала инфекция, и во время перехода через Апеннины он бредил. Но помощник хирурга, который сопровождал его, вскрыл образовавшийся абсцесс, и к тому времени, когда его внесли в собственный дом, он уже чувствовал себя лучше.

Ливия Друзилла покрыла его слезами и поцелуями и объявила, что будет спать в другом месте, лишь бы ему ничто не угрожало.

– Нет, – решительно запротестовал он, – нет! Меня поддерживала только мысль, что я буду лежать рядом с тобой.

Довольная, но озабоченная Ливия Друзилла согласилась разделить с ним постель, но при условии, что из тростника соорудят наколенник.

– Цецилий Антифан знает, как вылечить колено, – сказала она.

– Насрать мне на Цецилия Антифана! – разозлился Октавиан. – Если за эту кампанию я понял что-то, моя дорогая, так это то, что наши армейские хирурги бесконечно более талантливы, чем любой врач-грек в Риме. Публий Корнелий отдал мне Гая Лициния, и Гай Лициний будет продолжать лечить меня, это ясно?

– Да, Цезарь.

То ли благодаря заботам Гая Лициния, то ли потому, что Октавиан в двадцать девять лет был значительно крепче, чем в двадцать, но, находясь в своей постели рядом с Ливией Друзиллой, он быстро поправлялся. Когда он впервые вышел на улицу и прошел к Римскому форуму, ему пришлось опираться на две палки. Но еще через две недели он уже ходил, опираясь на одну палку, да и ту быстро отбросил.

Люди приветствовали его. Никто, даже самые преданные Антонию сенаторы, больше не вспоминал о Филиппах. Колено (удобное место для неприятной раны, как он понял) можно было всем продемонстрировать, а после снятия повязки люди, увидев рану, охали и ахали над ней. Даже шрамы на ладонях и руках производили впечатление, поскольку некоторые занозы были огромными и глубокими. Героизм Октавиана был налицо.

Вскоре после его выздоровления пришла новость, что в Сисции неспокойно. Агриппа, взявший этот город, оставил Фуфия Гемина командовать гарнизоном, и вот теперь япиды восстали. Октавиан и Агриппа отправились на помощь, но Фуфий Гемин уже подавил восстание без них.

Таким образом, в первый день нового года можно было провести церемонию, как было запланировано. Октавиан стал старшим консулом, а Агриппа, хотя и консуляр, взял на себя обязанности курульного эдила.