Антоний и Клеопатра

Антоний обрадовался им и быстро сформировал антисенат в правительственном здании Эфеса. Возмущенных богачей со статусом socius выселили из их особняков. К счастью, Эфес был большим городом и обеспечил Антонию достаточно зданий для размещения огромного притока важных людей и их семей. Местные плутократы переселились в Смирну, Милет, Приену. В результате торговые суда исчезли из гавани, и это было хорошо, больше военных галер сможет встать там на якорь. Что произойдет с городом, когда римляне уйдут, не беспокоило ни Антония, ни его коллег. А жаль. Эфесу понадобились годы, чтобы вернуться к процветанию.

Клеопатре совсем не нравились инициатива Агенобарба и это правительство в изгнании, которое решительно запретило ей присутствовать на заседаниях антисената. Разозлившись, она неосторожно заявила Агенобарбу:

– Ты пожалеешь об этом, когда я буду вершить суд на Капитолии!

– Меня ты не будешь судить, госпожа! – огрызнулся он. – Когда ты сядешь вершить суд на Капитолии, я уже буду мертв – и все истинные римляне со мной! Я предупреждаю тебя, Клеопатра: лучше выбрось эти идеи из головы, потому что этого никогда не будет!

– Не смей обращаться ко мне по имени! – ледяным тоном произнесла она. – Ты должен обращаться ко мне «царица», и с поклоном!

– Не дождешься, Клеопатра!

Она направилась прямиком к Антонию, который возвратился из Афин какой-то тусклый, унылый. Клеопатра решила, что это результат его кутежа на Самосе, о чем ей сообщил Луцилий.

– Я хочу присутствовать в сенате, и я хочу, чтобы этот мужлан Агенобарб был наказан! – кричала она с искаженным лицом, сжав кулаки.

– Дорогая моя, ты не можешь присутствовать в сенате. Он посвящен Квирину – богу римлян-мужчин. И я не имею права наказывать таких влиятельных людей, как Гней Домиций Агенобарб. Римом не правит царь. У нас демократия. Агенобарб равен мне, как и все римляне, какими бы бедными и непримечательными они ни были. Перед законом римляне равны. Primus inter pares, Клеопатра, я только могу быть первым среди равных.

– Тогда это надо изменить.

– Этого нельзя изменить. Никогда. Ты и впрямь сказала ему, что будешь вершить суд на Капитолии? – хмуро спросил Антоний.

– Да. Когда ты побьешь Октавиана и Рим будет наш, я буду сидеть там как заместитель Цезариона, пока он не повзрослеет.

– Даже Цезарион не сможет этого сделать. Он не римлянин. Это одна причина. А другая – ни один живой человек, мужчина он или женщина, не живет на Капитолии. Там обитают наши римские боги.

Клеопатра топнула ногой:

– Я не понимаю тебя! Ты объявляешь моего сына царем царей, но стоит тебе поговорить с кучкой римлян – и ты опять римлянин! Определись наконец! Или я буду продолжать платить за право моего сына владеть миром, или я укладываю вещи и возвращаюсь в Александрию? Ты дурак, Антоний! Большой, ленивый, нерешительный идиот!

В ответ Антоний отвернулся. Время докажет ей, что, даже когда он победит Октавиана, Рим останется таким, каким был всегда, – республикой без царя. А до того она будет платить по счету в полной мере. Это, конечно, не делало ее хозяйкой римской армии, но делало хозяйкой этой кампании. О, он мог бы заставить ее вернуться в Египет. Этого требовали все легаты, и с каждым днем все настойчивее. Но если он отошлет ее домой, она возьмет с собой все деньги – двадцать тысяч талантов золотом. Некоторые, например Атратин, открыто говорили ему, что он должен просто убить эту гадину, забрать ее деньги и аннексировать Египет. Зная, что сам он не может сделать ни того ни другого, он молча слушал диатрибы Клеопатры, а своим легатам напоминал, кто им платит. Но некоторые, например тот же Атратин, предпочли правление Октавиана правлению Клеопатры.

– Как я могу отослать ее домой? – спросил он Канидия, одного из двух ее сторонников.

– Ты не можешь, Антоний, я знаю это.

– Тогда почему так много людей требуют этого?

– Потому что они не привыкли к женщинам-командирам, и они не способны понять своими глупыми головами, что это она платит музыкантам за нужную мелодию.

– Поймут ли они когда-нибудь?

Канидий засмеялся в ответ на этот нелепый вопрос:

– Нет, никогда. Тут нужен изощренный греческий ум, которым они не обладают.

Другим сторонником Клеопатры был Луций Мунаций Планк, которого она купила за крупную сумму. Это денежное вложение дало ей еще Марка Тиция, его племянника, хотя Тицию, более строптивому, чем Планк, было труднее скрывать неприязнь и презрение к новой хозяйке своего дяди. Чего Клеопатра не знала, так это безошибочной способности Планка выбирать сторону победителя в любом столкновении между потенциальными первыми людьми Рима. Как дед сегодняшнего Луция Марция Филиппа, он был прирожденным ренегатом и не видел никакого позора в том, что он переходит из лагеря в лагерь всякий раз, когда инстинкт заставляет его сделать это.