Антоний и Клеопатра

– О чем ты думаешь? Я плачу за эту кампанию, а значит, я партнер Антония. Ты считаешь меня новичком в ведении войны?

– Да, считаю. Весь твой военный опыт ограничивается сидением на горе Касий, в ожидании Ахиллы и его армии. Из той заварушки тебя вытащил мой отец, а не твой несуществующий военный гений. Если ты будешь сопровождать Марка Антония, его римские коллеги будут думать, что он попал под твою власть, и возненавидят тебя. Римляне не привыкли, чтобы иноземцы занимали командирскую палатку. Я не дурак, мама. Я знаю, что говорят в Риме о тебе и об Антонии.

Она напряглась:

– И что же говорят о нас в Риме?

– Что ты колдунья, что ты опоила Антония, что он – твоя игрушка, твоя марионетка. Что ты толкаешь его на конфликт с сенатом и народом. Что, если бы он не был твоим мужем, ничего подобного не случилось бы, – храбро перечислил Цезарион. – Они называют тебя царицей зверей и считают тебя, а не Антония главным зачинщиком всего.

– Ты слишком далеко заходишь, – произнесла Клеопатра с опасными нотками в голосе.

– Нет, я не зашел слишком далеко, если мне не удалось отговорить тебя! Особенно от личного участия. Моя самая дорогая, самая хорошая мама, ты действуешь так, словно Рим – это Митридат Великий. У Рима не восточный склад ума! Рим – это Запад. Риму нужен контроль над Востоком ради собственной безопасности.

Клеопатра внимательно посмотрела на него, пытаясь понять, как лучше поступить. Приняв решение, она сказала спокойным тоном:

– Цезарион, тебе еще нет пятнадцати. Да, я признаю, ты мужчина. Но все равно очень молодой и неопытный. Правь Египтом мудро, и я расширю твои полномочия, когда мы с Антонием вернемся с победными лаврами.

Цезарион сдался. Он посмотрел на нее глазами, полными слез, покачал головой и вышел из комнаты.

– Глупый мальчик, – с любовью сказала она Ираде и Хармионе.

– Красивый мальчик, – вздохнула Хармиона.

– Не мальчик и не глупый, – сурово возразила Ирада. – Неужели ты не поняла, Клеопатра, что его слова пророческие? Ты бы лучше прислушалась, чем отмахиваться.

И вот она отплыла на «Филопаторе», а слова Ирады продолжали звучать в ее ушах. Это ее слова, а не слова Цезариона сделали Клеопатру несчастной. Отношение к ней коллег Антония в Эфесе еще сильнее ухудшило ее настроение. Но она привыкла к неограниченной власти, и все это только сделало ее более надменной, грубой, властной.

Антоний был не виноват в том, что его корабль бросил якорь у Самоса. В корабле образовалась течь, с которой до Афин он не дошел бы, а Самос оказался ближайшим островом.

Общество поклонников Диониса выбрало в качестве места жительства Самос. Пока Антоний ждал, он подумал, что неплохо бы посмотреть, что происходит среди фокусников, танцоров, акробатов, уродов, музыкантов и других обитателей острова, которые от праздника до праздника проводили время в своих замечательных домах. Как сказал Каллимах, возглавлявший общество, в данный момент никакого праздника не было. Он показал Антонию удивительный фокус – превратил земляных жуков в сверкающих бабочек.

– Но сегодня мы решили устроить угощение в твою честь. Ты придешь?

Конечно, он придет! Искушению выпить вина он еще мог противиться, но соблазн повеселиться в хорошей компании был слишком силен. Ведь трезвость лишила его развлечений и удовольствий. Он выпил бокал вина – и напился.

Что происходило в последующие дни, он не помнил. По правде говоря, чем старше он становился, тем хуже делалась его память. Только секретарь Луцилий сумел заставить Антония вернуться в унылый мир трезвости, сказав всего одну фразу:

– Царица обязательно об этом узнает.

– О Юпитер! – простонал Антоний. – Cacat!

Пробоину починили еще восемь дней назад. Антоний узнал об этом, когда Луцилий и его личные слуги принесли его на борт. Неужели он действительно так много пил? Или теперь ему достаточно небольшой дозы, чтобы свалиться с ног? Страдая от похмелья, он вдруг понял, к своему ужасу, что возраст все-таки начинает сказываться. Те дни, когда он поднимал наковальни, ушли в прошлое. Ему исполнился пятьдесят один год, и его бицепсы стали мягкими. Пятьдесят один! Почтенный возраст консуляра. А Октавиану сейчас тридцать, и тридцать один ему исполнится только в конце сентября. Самое скверное то, что все лучшие полководцы Октавиана молоды, а у Антония – его ровесники, уже седеющие. Канидию за шестьдесят! О, куда ушло время? Ему стало дурно, он побежал к перилам, и его вырвало.

Слуга принес ему воды, вытер губы и подбородок.

– Ты заболел чем-то, господин?

– Да, – ответил Антоний, вздрогнув. – Старостью.

К тому времени, как корабль пришел в порт Пирей, Антоний немного восстановился физически. Но настроение у него было паршивое.

– Где моя жена Октавия? – спросил он управляющего во дворце наместника.

Управляющий растерялся, нет, очень удивился.

– Уже несколько лет прошло с тех пор, как госпожа Октавия была в резиденции, Марк Антоний.

– Как так – несколько лет? Она должна быть здесь вместе с двадцатью тысячами солдат своего брата!