Антоний и Клеопатра

– Защищать Антония всеми силами, да. Но как освободить его от Клеопатры? Он слишком далеко от нас… О проклятый Восток! Это же все равно что пытаться достать радугу! Два года назад все выглядело так, словно возвратилось процветание, – сборщики налогов и предприниматели радовались этому. Но в последние месяцы я заметил перемены. Цари-клиенты Антония вытесняют римскую коммерцию. Прошло восемнадцать месяцев с тех пор, как в казну поступала дань с Востока.

– Клеопатра, – мрачно промолвил Агенобарб. – Это Клеопатра. Если мы не сможем оторвать Антония от Клеопатры, мы погибли.

– И он тоже.

К середине лета Антоний двинул свою огромную военную машину из Карана и Сирии в Эфес. Кавалерия, легионы, осадное оборудование и обоз медленно продвигались по Центральной Анатолии, потом вдоль извилин реки Меандр и к Эфесу. Вокруг этого небольшого красивого городка были построены лагеря для размещения людей, животных и техники. Все постепенно успокаивалось, а местные купцы и крестьяне делали все возможное, чтобы извлечь хоть какую-то выгоду из той катастрофы, какой были армейские лагеря. Плодородная земля, на которой росла пшеница и паслись овцы, превращалась в бесплодную грязь и пыль в зависимости от погоды, а младшие легаты Антония были бесчувственными людьми и отказывались обсуждать состояние дел с местными жителями. Процветали грабеж и насилие, множились убийства из мести, потасовки – активное и пассивное сопротивление оккупантам. Цены подскочили. Началась эпидемия дизентерии. Каким образом римскому наместнику в прошлом удавалось выколачивать большие деньги? Он грозился, что в противном случае разместит свои легионы в городе. Пришедшие в ужас горожане кое-как собирали нужную сумму.

Антоний и Клеопатра плыли на «Филопаторе», который встал на якорь в гавани Эфеса, к большому удивлению жителей. Там Антоний покинул жену и корабль и пересел на меньший корабль до Афин, объяснив Клеопатре, что у него осталось в Афинах незаконченное дело. Клеопатра поняла, что не может удержать этого, трезвого Антония, как ей удавалось делать это в Александрии. Эфес был римской территорией, и она уже не была его правительницей, как ее предки. Поэтому там не было традиции гнуть спину перед Египтом. Всякий раз, когда она покидала наместнический дворец, чтобы осмотреть город и один из лагерей, люди глядели на нее с недоумением, словно она наносила им смертельную обиду. И наказать их за грубость она не могла. Публий Канидий был старым другом, но остальные командиры и их легаты, наводнившие Эфес, считали ее появление кто шуткой, кто оскорблением. Никакой почтительности в провинции Азия!

Настроение у нее испортилось еще до того, как «Филопатор» покинул Александрию. Все началось в тот день, когда Цезарион устроил ей пренеприятную сцену. Она оставила его управлять Египтом, но он сопротивлялся этому. И не потому, что хотел пойти на войну со своей матерью и отчимом. Причина была в самой сути предприятия.

– Мама, – сказал он Клеопатре, – это безумие! Неужели ты не понимаешь? Ты бросаешь вызов могуществу Рима! Я знаю, Марк Антоний способный военачальник и у него огромная армия, но, если даже задействовать все его ресурсы, Рим нельзя победить. Понадобилось сто пятьдесят лет, чтобы разрушить Карфаген. И Карфаген был разрушен так основательно, что больше не поднялся! Рим терпелив, но ему не понадобятся сто пятьдесят лет, чтобы уничтожить Египет и Восток Антония! Пожалуйста, прошу тебя, не давай Цезарю Октавиану шанса пойти на Восток! Он сочтет объявлением войны стягивание армии Антония в Эфес, где и в помине нет никаких беспорядков. Пожалуйста, пожалуйста, мама, я прошу тебя, не делай этого!

Клеопатра ходила по комнате, наблюдая за укладкой вещей.

– Ерунда, Цезарион, – спокойно сказала она. – Антония нельзя победить ни на суше, ни на море. Я позаботилась об этом, снабдив его внушительной суммой. Если мы отложим поход, Октавиан только станет сильнее.

Цезарион остановился рядом со своим последним бюстом, высеченным по распоряжению матери Дорофеем из Афродисиады, и невольно раздвоился в глазах своей матери. Херил расписал бюст, точно передав цвет кожи и волос, великолепно очертил глаза. Скульптура выглядела настолько живой, что казалось, она вот-вот откроет рот и заговорит. Но рядом с реальным юношей, возбужденным, пылким, статуя меркла.

– Мама, – упрямо продолжал он, – Октавиан даже еще не начинал использовать свои ресурсы. И как бы мне ни нравился Марк Антоний, он не ровня Марку Агриппе ни на суше, ни на море. Октавиан может номинально занимать командирскую палатку, но вести войну он предоставит Марку Агриппе. Я предупреждаю тебя, Агриппа – стержень всего! Он страшный! В Риме не было равного ему после моего отца.

– О, Цезарион, перестань! Ты так волнуешься из-за всего, что я уже не обращаю внимания на твои слова. – Клеопатра остановилась, держа в руках любимую одежду Антония. – Кто такой этот Марк Агриппа? Никто и ничто. Равный Антонию? Конечно нет.

– Тогда хотя бы ты останься здесь, в Александрии! – попросил юноша.

Она очень удивилась: