Антоний и Клеопатра

Основания для развода следующие: ты сварливая, старая, у тебя дурные манеры, ты расточительна, мы несовместимы.

Я велел моему управляющему перевезти тебя и нашего ребенка в мой прежний дом в квартале Бычьи Головы, возле Древней курии, где ты будешь жить и воспитывать мою дочь, как подобает ее высокому рождению. Она должна получить лучшее образование, ее нельзя заставлять прясть и вязать. Мои банкиры будут выдавать тебе необходимые суммы, и ты будешь сама распоряжаться твоим приданым. Помни, что я могу в любое время перестать быть таким щедрым и сделаю это, если до меня дойдут слухи, что ты ведешь себя аморально. В таком случае я верну тебя отцу, сам буду воспитывать Юлию и не разрешу тебе видеться с ней.

Свиток был запечатан кольцом со сфинксом. Скрибония выронила его из внезапно онемевших пальцев и села на мраморную скамью, опустив голову на колени, чтобы не потерять сознание.

– Все кончено, – сказала она Бургунду, продолжавшему стоять рядом.

– Да, domina, – тихо ответил он.

Она нравилась ему.

– Но я ничем не провинилась! Я не сварливая! У меня нет тех пороков, которые он перечислил! Старая! Мне еще нет тридцати пяти!

– Цезарь велел, чтобы ты переехала сегодня, domina.

– Но я ничего не сделала! Я этого не заслуживаю!

«Бедная женщина, ты раздражала его, – думал Бургунд, не смея ничего сказать, связанный обязательством клиента. – Он ославит тебя на весь мир, чтобы сохранить лицо. Бедная женщина! И бедная маленькая Юлия».

Марк Випсаний Агриппа находился в Нарбоне, потому что аквитаны вели себя неспокойно и он был вынужден показать им, что у Рима по-прежнему превосходное войско и умелые военачальники.

– Я разграбил Бурдигалу, но не сжег, – сообщил он Октавиану, когда тот прибыл после утомительной поездки, во время которой у него случился приступ астмы, первый за последние два года. – Ни золота, ни серебра, но целая гора хороших, крепких, обитых железом колес для повозок, четыре тысячи отличных бочек и пятнадцать тысяч здоровых жителей, которых можно продать в рабство в Массилии. Продавцы радостно потирают руки – давно уже на рынке не было такого первоклассного товара. Я посчитал, что неразумно продавать в рабство женщин и детей, но, если ты хочешь, я могу и их продать.

– Нет, если ты так считаешь. Выручка за рабов – твоя, Агриппа.

– Но не в этой кампании, Цезарь. За мужчин можно выручить две тысячи талантов, которые я хочу потратить с большей пользой, а не просто положить в свой кошелек. Я неприхотлив, запросы у меня простые, и ты всегда позаботишься обо мне.

Октавиан выпрямился в кресле, глаза засияли.

– План! У тебя есть план! Просвети меня!

Агриппа поднялся, взял карту и развернул ее на простом столе. Склонившись над картой, Октавиан увидел подробное изображение территории вокруг Путеол, главного порта Кампании в ста милях к юго-западу от Рима.

– Наступит день, когда у тебя будет достаточно военных кораблей, чтобы разделаться с Секстом Помпеем, – сказал Агриппа, стараясь говорить спокойно. – Четыреста кораблей, я думаю. Но где есть гавань, способная вместить хотя бы половину? В Брундизии и Таренте. Однако оба этих порта отделены от Тусканского моря Регийским проливом у города Мессана, где у Секста логово. Поэтому мы не можем поставить наш флот на якорь ни в Брундизии, ни в Таренте. Возьмем гавани Тусканского моря: Путеолы заполнены торговыми судами, в Остии мешают приливы и отливы, Суррент перегружен рыболовецкими лодками, а Косу надо сохранить, чтобы выплавлять сталь из железа с острова Ильва. К тому же эти гавани уязвимы для атак Секста, даже если мы сможем разместить там четыреста больших кораблей.

– Все это я знаю, – устало произнес Октавиан, обессиленный астмой. Он стукнул кулаком по карте. – Бесполезно, бесполезно!

– Есть альтернатива, Цезарь. Я думал об этом с тех пор, как стал инспектировать верфи.

Крупная, хорошей формы рука Агриппы провела по карте, указательный палец остановился на двух маленьких озерах возле Путеол.

– Вот наш ответ, Цезарь. Лукринское озеро и Авернское озеро. Первое очень мелкое, его вода нагревается от Огненных полей. Второе бездонное, вода в нем такая холодная, словно это и есть вход в подземный мир.

– Во всяком случае, оно очень темное и мрачное, – сказал Октавиан, который вовсе не был суеверным. – Ни один крестьянин не станет рубить лес вокруг него, боясь рассердить лемуров.