Антоний и Клеопатра

В двадцать третий день сентября он праздновал день своего рождения. Ныне он отмечал этот день двадцать четвертый раз. После убийства его божественного отца словно туман опустился на все последующие годы. Он не помнил, как ему удалось распределить свои силы так, чтобы выстроить карьеру, хотя и сознавал, что некоторые его подвиги были следствием безрассудства юности. Но они принесли хорошие плоды, и в памяти осталось только это. Филиппы послужили водоразделом. После Филипп он ясно помнил все. И он знал почему. После Филипп он запугал Антония и победил. Простое требование: голова Брута. Тогда перед его мысленным взором открылось будущее, и он увидел свой путь. Антоний сдался после целого спектакля, который начался с ужасающего гнева и закончился трогательными слезами. Да, он сдался.

С тех пор его встречи с Антонием были редки, но с каждой встречей он чувствовал себя сильнее и при последней встрече высказал ему все на одном дыхании. Он больше не был равным Антонию. Он был выше Антония. По какой-то причине он вспомнил Катона Утического – может быть, потому, что божественному Юлию так и не удавалось сломить его, – и понял наконец то, что всегда понимал божественный Юлий: никто не сможет сломить человека, который не допускает и мысли, что у него есть недостатки. Убери Катона Утического из этого уравнения – и ты получишь Тиберия Клавдия Нерона. Еще один Катон, только дурак.

Он наведался к Нерону утром, после того как ушел последний его клиент, но до того, как сам Нерон отправился подышать влажным зимним воздухом и узнать, что происходит на Форуме. Если бы Нерон был известным юристом, он мог бы защитить какого-нибудь знатного негодяя от обвинений в казнокрадстве или мошенничестве, но его адвокатская практика не пользовалась успехом. Он защищал своих друзей, если они просили. Но в последнее время никто не просил. Круг его знакомых был невелик, состоял из аристократов-неудачников, таких как он, и большинство из них последовали за Антонием в Афины, предпочитая Грецию жизни в Риме Октавиана, с его налогами и бунтами.

Нерон с огромным удовольствием отказал бы этому нежеланному посетителю, но вежливость говорила, что он должен его принять, а педантичность просто требовала этого.

– Цезарь Октавиан, – жестко приветствовал он, вставая, но не выходя из-за стола и не протягивая руки. – Прошу, садись.

Он не предложил ни вина, ни воды, просто опустился в кресло, глядя на это ненавистное лицо, такое гладкое, потрясающе молодое. Оно напомнило, что ему уже сорок с лишним, а он еще не стал консулом. Он был претором в год Филипп, но никому не помог в карьере, и меньше всего себе. Если он не сумеет поправить финансовое положение, то никогда не будет консулом, потому что на выборах нужны огромные взятки. Почти сто человек претендовали на преторство на будущий год, а сенат говорил, что должность получат около шестидесяти. Это значит, что целая толпа экс-преторов будет претендовать на консульские должности на поколение вперед.

– Что тебе нужно, Октавиан? – спросил он.

Лучше сказать сразу.

– Твоя жена.

Нерон лишился дара речи. Темные глаза расширились, он открыл рот, хватая воздух, поперхнулся, неуклюже поднялся и побежал к графину с водой.

– Ты шутишь, – проговорил он, тяжело дыша.

– Вовсе нет.

– Но… но это смешно!

Затем смысл просьбы стал доходить до него. Стиснув губы, он возвратился к столу и снова сел, сжав в руке дешевый глиняный кубок. Позолоченные бокалы и графины давно исчезли.

– Тебе нужна моя жена?

– Да.

– То, что она изменила, уже скверно, но чтобы с тобой!..

– Она тебе не изменяла. Я только один раз увидел ее на руинах Фрегелл.

Придя к выводу, что просьба Октавиана продиктована не похотью, а носит какой-то иной характер, Нерон спросил:

– Для чего она тебе нужна?

– Чтобы жениться.

– Значит, она все-таки мне изменила! И этот ребенок твой! Я проклинаю ее, проклинаю ее, cunnus! Но так просто ты ее не получишь, ты, грязный mentula! Она выйдет из моих дверей, и о ее позоре узнают все!

Вода из кубка расплескалась, рука, державшая его, дрожала.

– Она не повинна ни в каком грехе, Нерон. Как я сказал, я видел ее один только раз, и от начала до конца этой встречи она вела себя очень достойно – такие изысканные манеры! Ты выбрал хорошую жену. Поэтому я хочу на ней жениться.

Что-то в обычно непроницаемых глазах Октавиана подсказало Нерону, что он говорит правду. Его умственный аппарат уже исчерпал свой лимит. Нерон обратился за помощью к логике.

– Но обычно люди не ходят к мужьям за их женами! Это нелепо! Что ты хочешь от меня услышать? Я не знаю, что сказать! Ты это несерьезно! Такие вещи не делаются! В тебе есть немного благородной крови, и ты должен знать, что такие вещи не делаются!

Октавиан улыбнулся.