Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций

Лексема «морда» и ее дериваты были в ходу у имажинистов. В. Г. Шершеневич беззлобно называл: «кривомордый Давид Бурлюк». [1936] А. Б. Мариенгоф вспоминал: «Двух других девушек мы ласково называли “мордоворотиками”». [1937] Среди имажинистов высоко ценились лозунги типа чеховского эпиграфа к сборнику «Покупайте книгу, а не то в морду!» [1938] (об этом упоминает А. Б. Мариенгоф). Про художника Дид-Ладо писал А. Б. Мариенгоф в «Романе без вранья»: «В СОПО читал доклады по мордографии…». [1939]

Однако есть еще один, завуалированный, но более важный смысл – сущностный смысл поэтики имажинизма: морда – физиономия – лицо – лик (когда морда оказывается воплощенным результатом при стремлении к недосягаемому идеалу- Лику ). Сохранилось «Заявление» о выходе А. Мариенгофа 15 мая 1921 г. из Всероссийского союза поэтов на основании – «Неприемлемость для меня лично той внутренней физиономии , какую имеет союз». [1940] В трактовке Г. В. Адамовича, в отношении Есенина: «единый образ поэзии – Лик , как сказали бы символисты, к нему ближе. Каждая строчка стихотворения мучает его своим несовершенством, своим убожеством». [1941]

Лексема «морда» (и даже ее производные) типична для творчества Есенина: « Мордой месяца сено жевать» (I, 148 – «Закружилась листва золотая…», 1918); «Лошадиную морду месяца» (II, 73 – «Пантократор», 1919); «Что ты смотришь так синими брызгами, // Иль в морду хошь?» (I, 171 – «Сыпь, гармоника! Скука… Скука…», 1923); « Скуломордая татарва» (III, 34 – «Пугачев», 1921).

У А. Б. Мариенгофа эта лексема встречается в адресованном Есенину стихотворении: « По морде сапогом» [1942] («Не раз судьбу пытали мы вопросом…», 30 декабря 1925).

О художественной стилистике смерти

Семантика смерти, заложенная в словах «мор», «morte» (фр.), «mortal» (англ.), в творчестве имажинистов чрезвычайно широко и разнообразно представлена. С. М. Городецкий в статье «О Сергее Есенине. Воспоминания» (1926) высказал предположение и пожелание: «…было бы любопытно проследить в стихах других имажинистов и во всем имажинизме эту струю потусторонности. Она должна там иметься». [1943]

В сборнике «Лошадь как лошадь» (1920) В. Г. Шершеневича наблюдается тяготение к смерти (с парадоксальным мышлением и применением оксюморонов как его частного поэтического воплощения): «Сколько раз в бессмертную смерть я прыгал», «Из чулана одиночества не выйду ведь // Без одежд гробовой доски», «Как летаргический проснувшийся в гробу», «Гроб привычек сломает летаргический труп», «И пока из какого-то чуда // Не восстал завопить мертвец». [1944] И в поэтических произведениях из других сборников В. Г. Шершеневича наблюдается погребальная символика: «На кладбищах кресты, это вехи // Заблудившимся в истинах нам» и «Все мы стали волосатей и проще // И всё время бредем с похорон» («Ангел катастроф», 1921); «Итак, итог: ходячий труп // Со стихотворною вязанкой!» («Итак, итог», 1922); «Мне ж объятья твои прохладнее гроба, // А губы мои – как могильный червяк» («Что такое Италия?», 1922). [1945]

В сборнике «Явь» в стихотворении А. Б. Мариенгофа «Днесь» также присутствует тема смерти: «Нам ли повадно // Траурный трубить марш, // Упокойные // Ставить свечи, // Гнусавить похоронные песни, // Истечь // В надгробных рыданиях?». [1946] Казалось бы, поэт в поэме «Магдалина» отрицает страх смерти, намерен превозмочь тлен даже с помощью кощунства, глумления над останками покойника – «Я буду сейчас по черепу стукать // Поленом!»; [1947] однако само обращение к погребальной теме указывает на ее философскую и житейскую важность для автора. Поминально-кладбищенская тематика присутствует во многих поэтических произведениях А. Б. Мариенгофа: «Приветствовали волчий лай // И воздвигали гробницы» и «Крестами убийств вас крестят те же, // Кто кликал раньше с другого берега…» («Слепые ноги», 1919); «Составят ли грозный перечень // Болтающихся гвоздичкой у смерти в петлице?…» («Анатолеград», 1919); «Как в трупы, в желтые поля // Вонзает молния копье» («Сентябрь», 1920); «Тело закутайте саваном тишины, // Поставь, луна, погребальные свечи» и «Корчится, как живая, // Спина мертвеца», «Будут на папертях трупы жечь» («Развратничаю с вдохновеньем», 1919–1920); «Кто же вынет холодный труп, // Чьими горестными взглядами буду обмыт» («Кувшины памяти», 1920). [1948] А. Б. Мариенгоф возводил тематику смерти в художественно-философский принцип; в трактате «Буян-остров. Имажинизм» (1920) назвал главу «Мертвое и живое», декларативно провозглашая: «…жизнь боится искусства, т. к. искусство несет смерть и, разумеется, не мертвому же бояться живого. Воинство искусства – это мертвое воинство». [1949] В. Л. Львов-Рогачевский рассуждал о творчестве Мариенгофа с его смертоносными нотками: «Я считаю его поэзию страшным Memento mori для молодых поэтов». [1950]