Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций

И. В. Грузинов вторил Мариенгофу в своем теоретическом трактате «Имажинизма основное» (1921) в пункте 25: «Но к мертвым смерть не приходит». [1951] Рюрик Ивнев выпустил в издательстве имажинистов поэтический сборник «Солнце в гробе» (1921). [1952]

У Есенина также множество проявлений «смертной символики»: «Заставлю плясать я смерть» (II, 223 – «Инония», 1919, вариант); «Всех живущих греет песней, // Мертвых – сном во гробе» (II, 29 – «Певущий зов, 1917); „Над трупом труп“ (II, 31 – „Товарищ“, 1917); „В этом бешеном зареве трупов?“ (II, 78 – „Кобыльи корабли“, 1919) и др. Критик С. Григорьев подметил сочетание образа лошади с погребальной тематикой, как будто он подсмотрел рисунок имажинистов: „…кто знает свою цель, как похоронная кляча ворота кладбища, тому рекомендую от души поездку по революционной России с Сергеем Есениным на облучке“. [1953]

В поэзии А. Б. Кусикова погребальные нотки являются скорее исключением: «Похоронный вечерний мотив // Каждый раз в своем сердце я слышу» («Каждый раз с Отходящим Вчера…», 1919). [1954]

Идея смерти как одна из мировоззренческих черт, религиозных установок и философских постулатов является древнейшей, присущей изначально роду человеческому на уровне дихотомии «жизнь – смерть». Культивирование в человеке приятия смерти как неизбежности нашло отражение и в масонстве, особенно сильно в отдельных его подразделениях: «…система строгого послушания предписывала степень мастера Иоанновских лож – “любовь к смерти”…». [1955]

Однако художественная стилистика смерти, с обилием ее поэтических воплощений в творчестве имажинистов, оставалась литературной игрой, носила напускной и умозрительный характер, рядилась в шутовские одежды. Подчеркнутым усилением «смертельной» тематики имажинистам удалось подчеркнуть приоритет жизни над тленом, остро современной литературы над сочинениями прошедших эпох.

Тем не менее критики воспринимали уклон имажинистской манеры письма в сторону усиления смертной тоски, апокалиптических предвестий в плане эстетики ужасного. В. Л. Львов-Рогачевский писал про В. Г. Шершеневича: «Такие исповеди бывают “на духу” перед концом или после катастрофы…». [1956]

В духе символики имажинистского рисунка с могилой Арсений Авраамов в книге «Воплощение. Есенин – Мариенгоф» [1957] (1921) признавался: «Был и я гробокопателем некогда: тщился тщательным кладбищ обшариванием достичь заветного – вотще, разумеется, ибо молчат могилы, тайны их – тайны навеки: тайну ревниво блюдя, ложный след указуют мертвые» (разрядка автора). Это был ответ Есенину, утверждавшему в «Ключах Марии» (1918): «Все ученые, как гробокопатели, старались отыскать прежде всего влияние на нем, старались доказать…» (V, 187).

Иначе, с применением другого понятийного ряда, высказался И. Г. Эренбург относительно вклада имажинизма в историю культуры и в писательскую жизненную хронику Есенина: «Ведь это даже не страница его биографии, а несколько сносок, способных заинтересовать только литературоведа». [1958] И вот литературоведы, не согласные принять личины «гробокопателей» и составить «несколько сносок», создали ряд серьезнейших диссертаций об имажинизме – его истории, теории, поэтике… [1959] Наша задача оказалась куда скромнее – подчеркнуть задор молодости имажинистов, их умение наслаждаться литературной игрой и жить внутри мировой «смеховой культуры». [1960]

Московский имажинизм пережил «второе рождение»: внук известного акмеиста Михаила Зенкевича, член Московского союза писателей, поэт Сергей Евгеньевич Нещеретов организовал в 1990-е годы литературную школу «мелоимажинизма», целью которой стало объединение музыки и стиха.

Глава 14. Есенинская топонимика

Топонимы как метки пространства

Объемность литературного сочинения зачастую достигается за счет моделирования автором художественного пространства: сюжет может быть однолинейным или многоходовым; персонажи перемещаются из города в село, передвигаются по дорогам, останавливаются на перекрестках, задумываются на развилке путей, сворачивают в переулок, оказываются иногда в тупи-ке… Пространство только тогда становится ощутимым и заметным, когда оно структурировано, имеет свой центр притяжения. Метки пространства – топонимы.

Топонимическое направление филологического исследования, с точки зрения Л. А. Киселевой, [1961] стало возможным после обнаружения Ф. И. Буслаевым способности поддерживать в народе и передавать последующим поколениям сведения о конкретном историческом событии с помощью перечисления цепочек топонимов в летописном «Помяннике» – например:

...