Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций

В. С. Чернявский находил разгадку противоположного значения фамилии Есенина в соотнесении ее с жестикуляцией поэта: «Его упрямые жесты рукой, держащей погасшую папироску, знакомые, резкие, завершающие движения его золотой головы ни на минуту не казались актерскими, но придавали ему вид воистину поющего, осеннего поэта». [2294] Ю. Н. Либединский усматривал родство фамилии Есенина с ведущей природной тематикой его сочинений: «Но, конечно, сильнее всего в стихах Есенина покоряла воплощенная в них поэтическая прелесть русской природы. Даже самое имя его казалось мне названием не то времени года: Осенин, Весенин, – не то какого-то цветущего куста…». [2295] Н. Л. Браун открыл стихотворение «Сергей Есенин» (1965) размышлением о символичности фамилии главного героя:

В этом имени – слово «есень».

Осень, ясень, осенний цвет.

Что-то есть в нем от русских песен —

Поднебесье, тихие веси,

Сень березы

И синь-рассвет. [2296]

Еще об одной «народной этимологии» Есенинской фамилии, придуманной самим поэтом, рассказывал друг детства поэта Н. А. Сардановский: «Потом он хотел называться “Ясенин”, считая, что по-настоящему правильная фамилия его от слова “ясный”». [2297] И. Н. Розанов поначалу иначе трактовал происхождение фамилии Есенина: «“Ясенин” послышалось мне. Это легко осмысливалось: “Ясень”, “Ясюнинские”… И когда через полгода я купил только что вышедшую “Радуницу”, я не без удивления узнал, что фамилия автора начинается на “Е”». [2298]

Ю. П. Анненков, размышляя о неслучайности соединения в браке судеб Есенина с Дункан, у которой еще раньше двое детей погибли в реке Сене из-за автокатострофы, намеревался поделиться своим наблюдением с великой американской артисткой: «Я хотел было сказать <ей>, что есть что-то родственное между звуком Есенин и Сеной , но сдержался и умолчал» [2299] (курсив наш. – Е. С. ).

Из современников Есенина известен лишь один, который не поддержал общее стремление устанавливать смысловые корни фамилии поэта и воспевать природную красоту, проступающую в родовом прозвании человека. В. П. Катаев в повести «Алмазный мой венец», восторгавшийся поэзией не названного им Есенина, писал в январе 1916 года: «…сразу же наткнулся на “Лисицу” – небольшое стихотворение, подписанное новым для меня именем, показавшимся мне слишком бедным, коротким и невыразительным». [2300] В. П. Катаев озаглавил главу повести «Королевич» и дал этому неявное объяснение: «…я мог бы назвать моего нового знакомого как угодно: инок, мизгирь, Лель, царевич… Но почему-то мне казалось, что ему больше всего, несмотря на парижскую шляпу и лайковые перчатки, подходит слово “королевич”… Может быть, даже королевич Елисей… // Но буду его называть просто королевич, с маленькой буквы». [2301]

Идею о множественности впечатлений и представлений, заложенных одновременно в фамилии и нарочито сконструированном напоказ публике внешнем облике и театрализованном одеянии Есенина, высказал сразу же после кончины поэта В. Л. Львов-Рогачевский. В речи, произнесенной в Государственной академии художественных наук 15 января 1926 г., известный литературный критик констатировал: «Ни у одного поэта не было столько названий, как у Есенина: “весенний” и “осенний” [поэт], “светлокудрый Лель” и “последний деревенский поэт”, “представитель городской богемы”, “наш спутник”, “мужичий Пушкин”, “великий национальный поэт”… Все названия противоречили друг другу, и во всех была правда». [2302]

Сам Есенин оставил свою трактовку в отрывке неустановленного произведения: «Фамилия моя древнерусская – Есенин. Если перевести ее на сегодняшний портовый язык и выискать корень, то это будет – осень. // Осень! Осень! Я кровью люблю это слово. Это слово – мое имя и моя любовь» (VII (2), 93 – «Я очень здоровый…», 1923).