Антропология детства. Прошлое о современности

Заметим попутно, что «немецкое» платье утвердилось при дворе ещё в одной нише, относительно свободной от социального контроля — в потешной палате. «Потешники», шуты, шутихи, музыканты, должны были изумлять замысловатым нарядом. Им шились потешные платья на немецкий манер, о чём масса свидетельств в хозяйственных книгах. «Быть может, старший семилетний царевич Алексей Мих. сам покапризничал, вынь да положь, дай ему такой же наряд, какой носили потешники. Дети его лет бывают очень впечатлительны…» (Забелин 1915: 64).

За потешными и царевичами следуют их юные стольники и наперсники по играм и увеселениям, которые тоже облачаются в европейское платье.

Добавим ещё упоминание о немецких и фряжских потешных листах, которые, по всей вероятности, были картинками с изображением предметов «иноземного быта, которые были осуждены мнением века» (Забелин 1915: 213). За пределами детской подобного рода печатные рисунки, «гравюры западного происхождения», «немецкие листы с изображением священных предметов официально провозглашены были еретическими» (Забелин 1915: 213). Царские же дети не просто развлекались, но и могли обучаться по ним, составляя представление о нравах и обычаях, бытовавших в других землях — «…фанатическое преследование иноземного лишалось своей силы в кругу детских забав» (Забелин 1915: 213).

Ту же, а может, ещё большую роль в расширении культурного пространства и прорубании «окна в Европу» сыграли многочисленные переводы европейской учебной литературы, азбук, букварей, книг для чтения на русский язык с конца XVII в. Со всеми адаптациями к российским реалиям они становились диалогом культур и потенциальным источником инноваций (Безрогов, Артёмова и др. 2021).

Так в детской, вдали от строгого догляда и борьбы с иноземными влияниями подготавливалась почва для будущих реформ, масштаб которых куда более значителен, чем просто мода на европейскую одежду или заимствование приёмов обучения грамоте.

Говоря о моде и одежде, помним, что модные веяния и перемены в облике человека во все времена являются внешним проявлением глубинных изменений в обществе в сфере приоритетов, норм и ценностей и выступают как косвенное свидетельство ревизии общественных устоев. Так было и во времена Петра I, это же интуитивно понимали адепты советского образа жизни, когда в 1950–1960–1970-е воевали сперва со стилягами, потом с хиппи. А те, всего-то, носили штаны непривычного фасона, башмаки на толстой подошве-«манная каша» и другую причёску. И со всем этим в советский быт проникала другая музыка, наивные и утопические идеи свободной любви, пацифизм и противостояние человека государственному Левиафану.

Проводником нового также могут выступать игры. Как социологический «сейсмограф» игра, при внимательном к ней отношении, позволяет улавливать малейшие колебания, предшествующие подвижкам социальных основ. В компьютерных играх идёт завоевание новых земных и космических пространств, отрабатываются разные стратегии управления, создаются программы по освоению космоса, возникают новые виртуальные сообщества и отрабатываются новые формы социальности (Тендрякова 2015).

* * *

Детство выступает хранителем прошлого и своего рода полигоном для нового. Это самостоятельный мир в большом мире взрослых, со своими традициями и механизмами их воспроизведения, стоит вспомнить, как тексты детского фольклора в устном, бесписьменном режиме передаются из поколения в поколение из века в век. Образы детства, системы и институты социализации бесконечно многообразны в исторической и этнографической перспективах. На наших глазах они продолжают меняться.