Множество перемен в повседневном обиходе делают наше общество всё более префигуративным. Техническая оснащённость оборачивается принципиально иным мировосприятием: миллениалы, а тем более поколение Z привыкли получать новости в режиме онлайн из самых разных источников, привыкли к сетевым сообществам, привыкли быть всё время на связи. Они постоянно «стримят» по 23 часа видеоконтента в неделю, они аборигены в мире диджитала и описывают себя как «глобалистов с быстроменяющейся самоидентификацией»[39]
. Разноголосье мнений и норм поведения для них привычно, они предпочитают уникальное и неповторимое стандартному и общепринятому.В образовавшийся ценностный, технический, мировоззренческий зазор между поколениями попадает много чего: вышеупомянутые кидалты и геймеры, которые не спешат взрослеть или совсем иначе строят свою жизнь, пытаясь воспринимать как большую игру практически всё — реальность, свой возраст, идентичность и даже исторический опыт с его горьким привкусом; и школьники, которые призывают учителей к месту и не к месту считаться с Декларацией о правах ребёнка; и даже политика с её уличными протестами, когда постфигуративные «верхи», с убеждением в непогрешимости и непреклонности своего авторитета, пытаются возглавить, лидировать, ликвидировать — и наталкиваются на префигуративное общее сетевое инакомыслие, малоперсонифицированное и разнообразное.
Как только власти выхватывают кого-то из толпы, называют «врагом», он тут же и превращается из «просто девочки, просто мальчики» в лицо, которое имеет своё мнение. Более того, миллениал-Z всегда готов к тому, чтобы озвучить своё отношение, поделиться впечатлениями, он не раз выкладывал ролики в интернете, бросал клич виртуальному сообществу, что-то сообщал, что-то узнавал. Другой вопрос, наивно ли его мнение, прозорливо ли оно, ошибочно ли — но миллениалу или представителю поколения Z невдомёк, что в его лета «не должно сметь своё суждение иметь». Благодаря цифровым технологиям молодое поколение перестало быть «безмолвствующим большинством»[40]
, и многоголосье в сети, дискуссии, выплёскивающиеся в реальность, для него — норма жизни и среда обитания.Родившись «с гаджетом в руке», миллениал-Z привык быть центром своего сетевого мира, а виртуальный мир чутко отзывается на все пользовательские запросы. К тому же он геймер, который привык строить цивилизации и разрабатывать стратегии. Миллениалы-геймеры имеют
К патриархальному идеалу «Домостроя» взаимоотношений родителей и детей вернуться в современном мире невозможно, как бы ни ратовали за него сторонники консервативно-религиозного воспитания. «Категорический императив» — что чадо не имеет никоим образом права идти против родителя, а должно во всём ему подчиняться — этот оплот постфигуративного общества — в современном префигуративном мире работать не будет.
…[Взрослые] отпустили себе грехи и отказались от борьбы с собой, взвалив эту тяжесть на детей.
Конечно же, проблема разрыва между поколениями появилась задолго до цифровой революции или до выделения М. Мид трёх типов культур. Она, что называется, стара как мир. Здесь принципиально важен темп перемен и размер зазора между поколениями.
Зазор между поколениями, похоже, в ближайшее время будет только нарастать. Проблемы «отцов и детей» на каждом витке истории обретают собственное обличие и собственный накал — от внутрисемейных разногласий до революционного пафоса и сбрасывания статуй с пьедестала. Но и это не ново. История — это не только смена общественных формаций, противостояние цивилизаций или классовая борьба, это ещё и постоянный диалог поколений, просто в эпоху стремительных перемен он становится интенсивнее и во многом благодаря социальным сетям артикулированнее.
Ллойд де Моз, представляя свою версию европейской истории (см. Введение), считал, что в сфере детско-родительских отношений происходит переосмысление прошлого и настоящего, изживание вытесненных страхов и комплексов, а для психоанализа это как раз то, что меняет общество: «Нам ещё предстоит разобраться, каким образом изменения в стиле воспитания детей влекут за собой исторические изменения» (Де Моз 2000: 86).