Антропология детства. Прошлое о современности

В российском обществе волнение вызвала сама мысль о возможности реализации прав ребёнка в судебном порядке и о главенстве прав ребёнка. Ювенальное правосудие было воспринято как покушение на авторитет и устои семьи, как оправдание детского беспредела и безнаказанности. «Ювеналка» скажется на деторождении и демографии. И вообще, дети — это только начало, на самом деле это покушение на национальную культуру и государственные границы: «Ювенальная юстиция нужна для совершения оранжевых революций, а также для легализации гомосексуализма»[34]. Во всей причудливой смеси огульных обвинений во всех грехах и намёков на происки «мировой закулисы» главное опасение связано с экспансией государства в сферу семьи, с усилением общественного и юридического давления на многодетные семьи, что может обернуться шантажом и произволом местных властей. Ребёнок же, вооружённый собственными юридическими полномочиями, представлялся не иначе как маленький доносчик внутри дома, если раньше «заказывали» через налоговые органы, то с принятием закона к этому прибавятся органы опеки, родители начнут опасаться своих собственных чад (Львовский 2010).

В анамнезе сознания российского общества неизменно присутствует культ Павлика Морозова, донёсшего на своего отца. Как бы с нашим историческим опытом ювенальная юстиция не обернулась новыми юными осведомителями и попыткой «огосударствления» отношений между родителями и детьми, опасения такого рода возникли не только в религиозно-консервативных, но и в либеральных кругах.

Миф о «подвиге» Павлика Морозова родился, когда принципу классовой борьбы должно было подчиниться всё, включая отношения родителей и детей (см. Очерки 5, 6). Тоталитарным системам свойственно стремление вторгнуться во все сферы человеческих отношений, включая отношения родителей и детей, они производят «массовую атомизацию» общества, чтобы безраздельно владеть душами «изолированных человеческих особей» [Арендт 1996: 428–430].

Гитлер тоже по-своему наступал на семью, на старые понятия достоинства и чести, эпатировал немецкую публику, рекомендовал немецким девушкам отбросить ложную стыдливость и радостно соглашаться использовать своё тело по назначению при общении с отборными арийцами и рожать «государственных детей» «для фюрера», приумножать чистую расу (Эриксон 1996(а)). Национал-социализм создал своего героя, зеркальное отображение Павлика Морозова, также восставшего против родного отца. Это гитлерюгендовец Квекс, герой одноимённой повести, созданной Карлом Алоисом Шенцингером. Как и П. Морозов, Квекс погибает от руки врагов, в данном случае — это коммунисты. Так же как у истоков мифа о Павлике Морозове, в основе повести реальные события, переиначенные и переосмысленные в духе агитки. Прототипом Квекса стал юный Герберт Норкус, погибший в уличной стычке «коричневых» и «красных» в январе того же 1932 г. Точно так же как и Павлик Морозов для пионерии, Квекс-Норкус превратился в хрестоматийную для гитлерюгенда фигуру и идеал служения делу национал-социализма (Кнопп Г.; Келли 2009: 124).

В тоталитарных системах отношения родителей и детей оказываются в фокусе внимания всевидящего ока государства. Такие системы воспевают молодое поколение, внушают ему, что именно оно олицетворяет будущее, противопоставляют его консерватизму и рутине «стариков», но при этом разногласия между поколениями отцов и детей направляются в идеологическое русло, и бунтарский дух юности идёт на службу режиму. Такое внимание к детям выводит их на передовую линию борьбы, так как более всего они нужны в качестве жертв убиенных, мучеников для оправдания и придания ценности той идеологии, которой служили: «Чем больше людей погибнет во имя нашего движения, тем скорее они обессмертят свои имена. На обвинения наших критиков у гитлерюгенда есть ответ, подтверждённый историей… Нет никаких аргументов против молодёжного движения, которое во имя высокой идеи жертвует людьми и безостановочно продвигается вперёд…» [Кнопп Г.].

Идеологи разных мастей эксплуатируют особенности подросткового и юношеского возраста: в этот период человек должен определиться, кто ты есть, кем вступаешь во взрослую жизнь. Пятый кризис человеческой жизни, описанный Э. Эриксоном, посвящается такому поиску своего места в жизни[35]. Атрибутом этого этапа жизни и этого кризиса идентичности становится потребность в преданности чему-либо и потребность в отрицании — одно должно быть с негодованием отвергнуто, а другое — воспето. Именно поэтому молодёжь будет «внимать зову фронтира… участвовать в почти любых священных войнах… …она готова предоставить физическую силу и своё громогласье восстаниям, бунтам, линчеванию, часто мало зная и ещё меньше заботясь о том, в чём же действительная суть дела» (Эриксон 1996(б) Лютер 1996: 83).

Особенности детского/подросткового мировосприятия могут подтолкнуть ребёнка встать на путь доносов в ситуации конфликта внутрисемейных устоев и социальных норм. Психологическая «подоплёка» детских доносов заслуживает особого внимания.