Антропология детства. Прошлое о современности

Современный мир, в котором мы сейчас живём, называют постиндустриальной эпохой и информационным обществом. Ещё его называют «эрой Меркурия», когда большие группы людей становятся социальными кочевниками, которые находятся в постоянном движении. Меркурианцы профессионально пластичны, «они говорят на разных языках, пересекают границы понятий и государств и носят „неописуемые, немыслимые, изумительные“ сандалии, которые позволяют им быть в нескольких местах одновременно» (Слёзкин 2007). «Эра Меркурия» началась в ХХ веке, а наши дни описываются уже в понятиях неопределённости, непредсказуемости, разнообразия, нарастающей сложности, мобильности, полифоничности, нелинейности развития и всё ускоряющихся изменений (Асмолов 2018). В связи со всем этим современное общество сталкивается со множеством вызовов самых разных уровней — от общепланетарных экологических и эпидемических, макроэкономических и политических — до глубоко личных, вроде вечных вопросов экзистенциального бытия человека, поиска смыслов и стратегий жизни, проблем построения личной и групповой идентичности в постоянно перестраивающемся мире (Mobilis in mobile… 2018).

Глобальные проблемы разворачиваются во множество конкретных вопросов, в нашем случае эти вопросы связаны с детством в современную эпоху: как подготовить ребёнка к жизни в мире, будущие очертания которого мы себе едва ли представляем? Какие умения и знания ему могут понадобиться? Как «упаковать» весь багаж знаний в учебные программы и институты социализации? Какими должны быть отношения между поколениями? Как ориентироваться и что воспитывать, когда в одном социальном пространстве сосуществует и сталкивается в противоречии многообразие самых разных культурных ценностей, норм поведения, стереотипов, подходов и критериев оценок? Все эти «недетские» вопросы встают перед родителями, учителями и самими детьми, и что самое сложное, в постоянно меняющемся мире заранее понятно, что однозначного решения быть не может.

Ограничимся здесь лишь несколькими «вечными» темами, которые в эпоху перемен обретают новые грани и новое звучание: школа и подготовка ко взрослой жизни; отношения между поколениями; и отношения ребёнка и государства.

Образование: посвящение или просвещение?

Всё многообразие форм образования, которые только были и есть в мире, в той или иной степени будут тяготеть к одной из крайностей: посвящать или просвещать? Как готовить ребёнка ко взрослой жизни — «начинять» его голову знаниями и обучать необходимым навыкам или воспитывать и формировать как личность, апеллируя к мотивационно-смысловой сфере?

Эти крайности реализуются в таких институтах социализации, как школа и обряды инициации. Школа просвещает, а инициация — посвящает.

Архаичные инициации «работают» с личностью неофита, они всячески подчёркивают, что прежняя личность «умирает». Эта мысль предстаёт и в виде идеи временной смерти, и в образе поглощения неофита каким-либо чудищем, и в сопутствующей символике (немоте, неподвижности и др.). Знания, полученные «на том свете», представляются не как информация, а как «дары», которые обретаются ценою смерти и возрождения. Их необходимо сохранить и передавать следующему поколению, так как на них держится жизнь. Именно новая ответственность реально меняет социальный статус инициируемого. Чудо перерождения подростка, прошедшего обряды возрастных инициаций, неоднократно отмечалось в этнографической литературе. Инициированные мальчики словно вырастали из своих прежних детских интересов, менялось их отношение к самим себе, к окружающим, они уже не позволяли себе капризничать, плакать, настойчиво что-то требовать у взрослых, они сами становились взрослыми.

Для бесписьменной культуры такой способ преемственности знаний невозможно переоценить (см. Очерк 3). Возрастные инициации, через которые должны пройти все мальчики, чтобы обрести статус полноправного члена общества (у девочек свои инициации и только в тех обществах, где есть женские корпорации см. Очерк 4), как раз наиболее характерны для архаичных культур и теснейшим образом связаны с функционированием памяти бесписьменного общества. У аборигенов Австралии или у племён Новой Гвинеи они выступают как один из (если не главный) социальный институт.