Антропология детства. Прошлое о современности

«Страшилки» увлекают детей постарше. 5–7-летки искренне переживают страсти, описываемые в рассказах, верят в опасность запретных действий и предметов. Эти «страшилки» по сути — гимн запретам и правилам: осторожней в незнакомом месте; не ходи один из дому; не говори с посторонними; не ставь пластинку, не надевай платья, не покупай жёлтые занавески (и надо же было купить именно их), — а то такое случится! Нарушение любого самого абсурдного распоряжения, исходящего от взрослых, оборачивается бедой. В общем, делай, что тебе говорят!

Старшие дети продолжают рассказывать всякие увлекательные ужасы, но у них всё явственнее возникает тема сомнения в беспрекословном послушании, и появляются нотки смеха. То несобранность и медлительность мальчика спасают его от демонического влияния предмета-вредителя (а его-то за это так ругали!), и он выручает из беды всю семью, то развязка рассказа оказывается комической: «Папа ушёл в ванную комнату и не вернулся, мама пошла посмотреть, куда он делся, и не вернулась, сестра решила узнать, где они, и тоже не вернулась. Маленький мальчик не удержался и тоже заглянул в ванную комнату, а они там все сидят и кран чинят» (см. Чередникова, 2002: 154–157; 196–199).

«Садистские стишки» наиболее популярны среди подростков 10–13 лет. В этом возрасте ребёнок уже не совсем ребёнок, не беспомощен, не совсем беззащитен, кое в чём он уже самостоятелен, но и до взрослого ему ещё далеко. Это самый спорный период детства, маркирование и выделение которого происходит далеко не во всех культурах.

В наши дни в нашей культуре в подростковом возрасте на первый план выходит интимно-личностное общение и активно исследуется сфера человеческих отношений. С этим периодом также ассоциируются «подростковый кризис», «юношеский нонконформизм», самое начало «бури и натиска». Оголтелое бунтарство «садистских стишков» вполне дополняет картинку войны против всех, которую ведут современные тинейджеры.

Чередование жанров детского фольклора становится понятнее и наполняется психологическим содержанием в свете исследований нравственного развития ребёнка, начиная с выделенных Ж. Пиаже и описанных им этапов развития нравственных суждений (см. Очерк 6).

Очерк 6 Нравственное развитие личности ребёнка в зеркале культуры: диалог с классикой

Разделяет не пропасть, а разница уровней.

Станислав Ежи Лец

Нравственное развитие — тема, которая обычно отдаётся на откуп художественной литературе и религии. Религиозные философы, Н. А. Бердяев, И. И. Ильин, равно как Л. Н. Толстой и Ф. М. Достоевский, каждый по своему, не доверяли нравственность человеку, вверяя её «в руце» высшей всевидящей и строго взыскующей силе: если веры нет, то «всё дозволено», и всё лишается смысла. Или присутствие нравственных начал в обществе есть не что иное, как «последствия религиозного воздействия на людей» (Толстой 1992: 131). Русская литература даже советского периода, со своим стремлением уповать не на Бога, а на человека, вместе со своими героями бьётся над принципиально теми же вечными вопросами — нравственность внутри нас или вовне, прорастает в душе человека или продукт общественного устройства.