Антропология детства. Прошлое о современности

На следующем этапе, лет с 11-ти, ребёнок уже начинает понимать, что нравственные суждения и нормы поведения — это не нечто данное «от Бога», а договорённость между людьми, то есть своего рода условность. Слепое поклонение правилу сменяется более осознанным следованием ему, когда учитываются конкретные обстоятельства, тогда и поведение и оценки ребёнка становятся более гибкими: бить посуду плохо, но, если мальчик стремился помочь маме, Бог с ней с посудой, потому что есть более высокий гуманный мотив. Важно не заглушить его формальным наказанием. Старший ребёнок уже, скорее всего, обратит своё внимание на мотивы поведения, а не только на битые чашки. Приходит понимание того, что нормы и правила — это договорённости между людьми, которые зависят от обстоятельств. Этот этап Ж. Пиаже назвал этапом субъективной морали или нравственной автономии (Крейн 2002: 168–170).

Забегая вперёд, подчеркнём, что переход от слепого подчинения правилу к более осмысленному его применению с учётом конкретной ситуации отмечал также и американский психолог Л. Кольберг (Lawrence Kohlberg 1927–1987), который вслед за Ж. Пиаже обратился к теме нравственного развития ребёнка. По Л. Кольбергу, этот переход связан с открытием конвенциональной сущности норм и правил: ребёнок начитает понимать, что они не существуют сами по себе, а отражают отношения между людьми в определённых ситуациях (Kohlberg 1981). Это открытие отражается не только в изменении поведения ребёнка, но и в ряде социо-культурных феноменов, которые выходят далеко за пределы психологии личности и могут даже оставить свой след в истории.

Именно в этот период во многих европейских культурах начинается период подросткового «бунтарства». Знаменитый «трудный возраст» — это не что иное, как вызов всем нормам и правилам! В частности, это отражается в смене жанров детского фольклора: на смену нравоучительным «страшилкам» приходят ироничные, высмеивающие детские страхи пародии на страшные истории (Чередникова 2002), а также знаменитые «садистские стишки». «Садистские стишки» последовательно опровергают и выворачивают наизнанку все прописные истины, не оставляя места ни для сентиментальности, ни для назидания. С детской непосредственностью и жестокостью они манипулируют нормами и запретами, так же как малыши, разламывающие игрушки, чтобы посмотреть, что там внутри (Тендрякова 2015).

Усложнение картины мира даёт о себе знать самыми разными путями, прежде всего тем, что у ребёнка-тинейджера возникает масса вопросов из-за отношений с окружающими, и ранее простые задачки оборачиваются дилеммами.

Приведу пару примеров из жизни, которые становятся понятны благодаря Пиаже. История первая. Случились какие-то форс-мажорные обстоятельства, и 9-летнюю Юлечку родители были вынуждены оставить дома одну на несколько часов. Девочка спокойная, послушная, на всякий случай в который раз ей напомнили, — дверь никому не открывай! В это время, узнав, что ребёнок один, из Подмосковья примчалась бабушка… Вернувшись, родители застали душераздирающую сцену: по одну сторону двери измученную, почти плачущую бабушку, которая убеждала, что ей открыть дверь можно, по другую — зарёванную, но непреклонную Юлечку: сказано было дверь не открывать никому — значит никому!

Вот она, «объективная мораль» в действии! Этап освоения правила, когда оно воспринимается абсолютно и непреложно. Обстоятельства применения правила не рассматриваются вовсе.

История вторая. Молодое семейство отдыхает на пляже возле отеля. Папа просит ту же Юлечку подняться в номер и принести ему сигареты. Идти полторы минуты туда, полторы — обратно. Когда Юлечки уже полчаса как нет, испуганная, встревоженная мама идёт выяснять, что произошло, и застаёт Юлечку в комнате с пачкой сигарет в руках и всю в слезах. В чём дело? Учительница в школе сказала, что курить вредно, капля никотина убивает лошадь, что ж я родному папе сама яд принесу? Юлечка так переживала за папу, что, как выяснилось позже, даже с любимой учительницей советовалась: что делать, курить ведь плохо, а папа курит…

Будучи адептами объективной морали, дети могут выступать обличителями отступления от любых прописных истин. Они просто приходят в ужас от того, как часто взрослые нарушают ими же придуманные правила. И бегут жаловаться, наивно и искренне. А уж состоится ли донос, или все обернётся смешной историей — это будет зависеть от «проступка»: папа курит — это пока что простительно, а если всплывает, что папа не уплатил налоги — последствия будут совсем иными[25]. «Объективная мораль» только что усвоенных норм может иметь прямое отношение к такому явлению, как дети-обвинители и детские доносы, которые внесли свою лепту в историю гонений и во времена охоты на ведьм, и во времена последователей Павлика Морозова (см. Очерк 5). Не это ли психологический механизм появления детей-обвинителей, которые просто вторят громогласно провозглашаемым нормам и предписаниям?