Анжелика Балабанова pro & contra известных личностей

Порой она возвращалась домой поздно, и он встречал её песней, только что подобранной на слух. В такие моменты ей казалось, что они будут счастливы. Да, счастье было так возможно, так близко. Не судьба. Нет, скорее, к счастью – столь неосторожно чуть не влюбилась по уши она.

А как хотелось ей сказать, да громко, вслух, как однажды Роза Люксембург, подруга лучшая, сказала, никого не боясь и ничего не тая:

– Собственная маленькая квартирка, своя библиотека, совместные прогулки, каждое лето – поездка на месяц в деревню, совсем без всякой работы! И, может быть, еще и такой маленький, совсем малюсенький ребёночек, а? Неужели мне никогда не будет это дозволено? Никогда?..

Анжелика из последних сил держалась. Твердила каждый день себе:

– Нет, на моей душе играть нельзя!

Купила ему скрипочку задорого.

Музыка, кстати, немало сблизила их. Бен стал чаще и откровеннее рассказывать о себе, о своём горьком детстве. Хотя на самом деле вряд ли оно было горше, чем у многочисленных детей итальянских работяг.

– Кем я только ни был! – себя жалеючи, вздыхал вчерашний бездомный. – Был бы верующим человеком, обязательно воскликнул бы: «Боже правый, за что?!» Я работал на стройках, грузчиком, посыльным на побегушках, ел на жалкие подаяния, меня несколько раз арестовывали за бродяжничество. И почему я должен страдать?!

Этот риторический вопрос молодой Муссолини задавал ей всё чаще, как только узнал, что она не из бедной семьи. «Горжусь, что рядом женщина из того класса, в котором по справедливости должен находиться я, равный ей или даже выше», – наверняка так он думал про себя.

Анжелика очень быстро стала для него единственным человеком, с которым он был самим собой, которого можно не бояться и кому не нужно лгать.

Как-то он провожал её на вокзал: Анжелика уезжала ненадолго в Женеву. Они шли по парку, и он рассказывал:

– Приехав сюда, в Лугано, я жил по горло в нищете. Однажды проходил мимо этого парка и был совсем несчастный от голода, думал, что не доживу до утра. Две пожилые англичанки сидели на скамейке и обедали – хлеб, сыр, яйца! Я не смог сдержаться, бросился на одну старую ведьму и вырвал еду у неё из рук. М-да… Хорошо, что она не сопротивлялась. Иначе я задушил бы их – обеих…

Он грязно выругался.

– Эй, а нельзя ли без этих дурных слов? – попыталась его остановить Анжелика. – Я ведь не мужичок из пивного зала!

А Бенито вдруг стал смеяться. Сунул руки в карманы нового пальто и залился, глядя ей в лицо и раскачиваясь всем телом.

– Да лучше бы я их убил! Ох-х, когда же придёт мой час реванша? Почему я должен страдать?

До самого вокзала они молчали. Впервые она села в поезд, не попрощавшись. И в Женеве всё из рук валилось. Возвращалась грустная. Ещё внизу услышала мелодию модной неаполитанской песенки:

«И сады листвой зелёной
Тянутся к тебе влюблённо,
Молит всё тебя остаться,
Каждый взгляд и каждый звук.
Но ты едешь, дорогая,
Даль зовёт тебя иная,
Неужели навсегда я
Потерял тебя, мой друг?
Не оставь меня,
Тебя я умоляю.
Вернись в Сорренто,
Любовь моя!»

Он играл на аккордеоне, сидя на стуле посреди комнаты и глядя на дверь. В окно, наверное, увидел, ждал. Отложил инструмент, встал. Глаза – как у раненого оленёнка.

– Чао! Верни наши отношения, prego!

И дальше были годы встреч и расставаний, учёбы и работы. После революции 1905 года эмигранты из России оживились, дел у Балабановой прибавилось. Уже в апреле следующего года в Стокгольме должен открыться съезд РСДРП. Плеханов загрузил её работой. То, что случилось на II съезде, весь этот раскол, деление на меньшевиков и большевиков, на твёрдых и мягких ленинцев, тот разброд и шатания, нужно немедленно забыть – все социал-демократы уже согласны. Нужно объединяться!

Она помогала и Ленину. Но тот в конце пятого года нелегально выехал в Петербург, и вся организационная подготовка к съезду пала на Надежду Крупскую и Анжелику – больше сотни делегатов, а ещё гости, забот немало.

В Швеции, на съезде, Балабанова видела, как неприятен Плеханову настрой Ленина, который открыто заявлял:

– Объединиться согласны, но никогда не спутаем два подхода. Это лишь формальное единство, на самом деле – ясная и чёткая размежёвка. И мы оставляем за собой право идейной борьбы с остальными социал-демократами.

Что-то подсказывало Анжелике, что идейная эта борьба пойдёт потом не на жизнь, а на смерть.

Муссолини не писал ей. От друзей она знала, что Бен тоже весь в работе. Его статью опубликовала газета «Аванти!», и он, страшно гордый, ходит по Лугано в новом галстуке.

А потом он вдруг проявился в Лозанне. И это был бы не Муссолини, если б не устроил грандиозный скандал. Всё произошло в католической церкви на лекции, с которой выступал перед молодёжью итальянский священник. И надо же было ему произнести сакраментальную фразу:

– Разве кто-то посмеет теперь утверждать, что бога нет?

Тут Муссолини и крикнул: