Чопорные англичане с презрительным удивлением смотрели на шубы и меховые шапки десятков молчаливых мужчин, гуляющих по улицам и смиренно рассматривающих шпили местных зданий. А Анжелика удивлялась другому: как они здесь живут? Ведь изо дня в день одна и та же температура, плюс семь градусов – ни зимы, ни лета. Нет, в солнечной Италии лучше!
Съезд проходил в церкви. Настоятель храма Братства симпатизировал христианам-социалистам, но никак не ожидал, что спустя две недели споры не утихнут и арендаторы ни о чём не договорятся. В разгар прений он сам пришёл к этим странным эмигрантам, обсуждающим неизвестно что.
– Совет церкви Братства извещает, что вы можете пользоваться этим зданием ещё только два дня!
Плеханов, Горький и Балабанова были отправлены на переговоры, и они сумели добиться компромисса: на время церковных служб помещение должно освобождаться, а по ночам можно совещаться дальше. Сыграли свои роли максимальная горьковская известность, плехановская дипломатичность и прекрасное знание английского языка Анжелики. Разрешено делегатам совещаться, но не бесплатно. Настоятель, когда услышал, что денег нет, потребовал расписку – и чтобы абсолютно все поставили свои подписи.
Спустя лет двадцать Балабанова случайно узнает, что этот лист с автографами великих личностей лондонский батюшка выставил на аукцион, безумно обогатился и – оставил церковную службу.
Наслушавшись странных споров, насмотревшись на раздирающие партию противоречия двух лидеров, Ленина и Плеханова, сама в полном раздрае и недоумении возвращалась Анжелика домой.
– Неужели мы годами так и будем спорить? – сказал ей на прощанье Максим Горький. – Зачем нужно давить на тех, кто думает несколько иначе? Мы все разные, но дело-то одно делаем…
Она этого тоже не понимала. Ничего не смогла ответить старому другу.
Дома Анжелика по-прежнему помогала своему протеже. С её подачи Муссолини был принят в Социалистическую партию. Он забросил сборник своих рассказов-ужастиков, стал чаще публиковаться в газете «Аванти!».
Прошло не так уж много времени, и они оба были избраны делегатами на съезд итальянской партии. Исполком тоже решил, что хватит социалистам разделяться на два крыла и махать ими вразнобой. Левых оказалось больше, и правых – пусть даже они и правы – нужно исключить. Во главе с Биссолати. Если такая резолюция будет принята, значит, всё руководство партии и редактора центрального органа надо менять.
– Кто предложит резолюцию на рассмотрение съезду? – переглядывались члены левой фракции на закрытом заседании.
– А почему бы нам не назначить Муссолини? – предложил кто-то.
– Муссолини? Это не тот, которого из Швейцарии выслали за антиклерикальные выступления?
Вот пришёл твой час, твой звёздный час, Бенито Муссолини! Ты стоишь на трибуне, смотришь в зал и низвергаешь предыдущее руководство крупнейшей партии Италии, добавляя к тексту от себя:
– К чему чрезмерная чувствительность по отношению к коронованным особам? Да и кто они такие, насколько они полезные граждане вообще? Социалисты не могут позволить себе вечно молиться на них!..
Муссолини был избран в Исполком партии. Редактором «Аванти!» хотели назначить Балабанову. Но она предложила кандидатуру Бенито.
– Надо дать дорогу молодым! А Исполком поможет ему на первых порах. И я лично помогу.
Решено было сделать в газете двух редакторов. Только при таком условии Муссолини согласился.
Анжелика сразу же поняла его мотив. Нутро этого человека не могло отказаться от оказанной чести, но он физиологически боялся ответственности и знал, что Балабанова будет помогать ему, точнее будет всё делать за него.
Первое, что он сотворил, – убрал всех неугодных авторов и помощников. Неугодных, на его взгляд. А если требовалось написать передовицу или спорную статью, просил её сделать это. Умолял молча, глядя своими оленьими глазами. Иногда Исполком партии вызывал обоих редакторов на заседание или «на ковёр». Муссолини всегда говорил, что он болен, и не появлялся там.
Как же быстро он набирал вес! Лишь весной пятнадцатого года, перед вступлением Италии в мировую войну, Балабанова снова увидела его испуганным и жалким.
Бенито вбежал в редакционную комнату, весь дрожа. Лицо было бледно, а глаза полны ужаса. Он плюхнулся в кресло, закрылся ладонями и начал рыдать. Это не походило на прежние истерики, на этот раз было что-то другое, более сильное, чем обычный нервный припадок.
– Война! Война! – повторял он. – А готовы ли мы? Кто нам поможет?
– Успокойтесь! – привычно попросила Анжелика. – Никто воевать не собирается. Это в правительстве кто-то воду мутит, а мы с вами социалисты, и не должны поддерживать милитаристские призывы.
С тем и уехала в очередную командировку по делам II Интернационала.