Анжелика Балабанова pro & contra известных личностей

Анжелика Балабанова никого и никогда не пускала в свою личную жизнь. Никого, особенно с немытыми руками и в сапогах. Даже в юности, когда влюбленность для всех – самое естественное состояние. Красивой она не была, а молодой – однажды было. Но влюблялась так, чтоб доказательств никаких и чтоб никто не догадался.

«В своей комнате я угостила его чаем, пока он продолжал говорить. После того случая он часто навещал меня. Для меня это были часы огромной радости – разделять мысли человека с таким опытом, такого мужественного! Около трех часов дня ему нужно было быть в парламенте, и я часто сопровождала его, расставаясь с ним только в самый последний момент».

Так было в Брюсселе, когда она училась в Новом университете…

Могла ли подумать тогда бедная социалистка Анжелика Балабанова – невысокая черноволосая женщина, не самая симпатичная, но знающая себе цену, гордая и принципиальная, но при этом добрая и отзывчивая, – что настанет время, всего каких-нибудь сто лет пройдёт, и поползут слухи, что она была любовницей не только Муссолини, но также Ленина и Троцкого?

Из какого шкафа скелеты вылезли? Из её же книги воспоминаний? Достаточно вам её словесного признания? «Когда мы прибыли в пункт назначения, Ленин сидел на балконе и грелся на солнышке. При виде его и от мысли, насколько близок он был к смерти, меня охватило волнение, и я молча обняла его». Ну и ладно! Обняла и обняла. Не задушила же в объятьях!

Да, Балабанова знала, видела Ленина близко. Прямо так и назвала одну из своих книг. Знала с 1900 года, когда он прибыл из России, один, ещё без жены. Их первая встреча, состоялась в квартире Плеханова, когда 30-летний лидер российских социал-демократов бросил на неё быстрый, оценивающий взгляд. Анжелика тогда ещё подумала, что мужчины смотрят на женщин сверху вниз или наоборот, а этот глядел «исключительно по делу», прямо в глаза. Так буравят взглядом нашкодившего малыша родители, завуч по воспитательной работе или недовольные учителя-предметники.

Он назвался тогда «Стариком», хотя разница у них была всего-то семь лет. Он, похоже, мнил себя строгим учителем, а ей осталась роль молоденькой смышлёной ученицы. «Старик» побуравил её взглядом секунду и смягчился, стал добродушно-насмешливым, лишь правый глаз смотрел с прищуром, как у охотника. Она назвала его по имени-отчеству. А позже, после революции – только так. Когда на чай приходила «к Ильичам» (не раз бывало), старалась вообще не называть никак. Они с Надеждой Константиновной и без имён всё понимали.

Впрочем, эта первая встреча почти не осталась в её памяти. Если бы сейчас Анжелику спросили, что она назвала бы главным в Ленине того времени, вряд ли бы она смогла что-либо ответить. Скорее всего, сказала бы: «Не было у него никаких внешних черт, которые заставляли бы выделять „Старика“ среди революционеров его времени. Из всех русских эмигрантов он внешне казался самым бесцветным. Отличался разве что сосредоточенностью и безжалостной целеустремленностью». О, этого у него не отнимешь, если даже очень захочешь! Сейчас, после победы революции, – тем более не отнять.

Так что же получается – они знакомы уже восемнадцать лет? Почти полжизни осталось позади – и вот она выходит из автомобиля, который привёз её к дому с белыми колоннами. Чищены здесь только дорога и ступени, всё остальное засыпано толстым слоем золотых листьев. Начало октября. Тихое Подмосковье, бабье лето. Владимир Ильич с балкона махнул ей рукой. Господи, месяц назад она места себе не находила. Весь мир только и говорил, что лидер революции в России тяжело ранен и судьба большевиков предрешена.

Анжелика отметилась на первом этаже у охраны и в сопровождении какой-то женщины поднялась на второй этаж. Они с вождём молча обнялись.

– Вот это подарок! – обрадовался Ильич. – Архиважный подарок! Садитесь, рассказывайте, как там в Стокгольме дела! А то свежего человека тут редко услышишь, все стараются меня оберегать, говорят только о победах, хотя я знаю, что дела-то из рук вон плохи…

Надежда Константиновна уже ставила чай в подстаканниках, печенье. Она сильно постарела за этот год и выглядела более измученной, чем муж. Владимир Ильич, наоборот, оживлён, даже весел, лицо отдохнувшее, розовое. Приготовился слушать, приняв такую знакомую позу: здоровая рука подпирает подбородок, указательный палец у виска.

– Нуте-с, нуте-с! Всё по порядку!

Он довольно захмыкал, когда она сказала, что в Швеции все уверены: война близится к концу, поражение Германии и её союзников неизбежно. А когда откровенно засомневалась в победе будущих революций в странах Центральной Европы, он уже хмыкал по-другому, неодобрительно, но пока молчал, не перебивал.

– Говорю совершенно искренне, кроме итальянских социалистов никто российских большевиков не поддерживает!

– Вот с этим, дорогой товарищ Балабанова, невозможно согласиться, – Ленин не выдержал. – Убеждён, что пройдёт месяц-два, и коммунистическое влияние на рабочее движение в Европе возрастёт многократно. И мы этому должны помочь. Я очень надеюсь на вас…