Анжелика Балабанова pro & contra известных личностей

В гостинице она рухнула на постель, не раздеваясь. Не было сил. «Никто не сможет заменить вас». А кто заменит ей родных? В чём они виноваты? Почему безвинные люди должны умирать, гибнуть тысячами? Почему тюрьмы переполнены заложниками? И чем же тогда большевики отличаются от левых эсеров, провозглашавших террор главным методом борьбы?

Она неотрывно смотрела в тёмный потолок, по которому изредка пробегали сполохи: окно выходило на Манеж, и оттуда, от Кремля, порой доносились выстрелы и взрывы. Она безумно хотела забыться, уснуть, но сон не шёл, мучал её страшными картинами последнего месяца. Даже с закрытыми глазами было страшно. Что делать? Господи, что делать?..

…Вот она украинка, француженка, вот уже немка, полька, итальянка, англичанка, вот снова русская, опять немка, опять русская. «Ты кто?» – «Я невеста твоего жениха» – «Какого жениха?» – «Я не знаю своих женихов. Они меня знают, а мне нельзя их знать: у меня их много» – «Ты кого-нибудь из них выбери себе в женихи, только из них, из моих женихов. И ты родишь много детей, и их поколение будет жить при коммунизме…»

Стоп! Это же не её сон! Это Веры Павловны сон, из книги Чернышевского! А ей не надо ни женихов, ни снов чужих! Ей хватает грязи реальной жизни, её завтра ждёт нескончаемая работа – осталось меньше ста дней до первого конгресса Коммунистического Интернационала. А до рассвета всего два часа – и за дело приниматься надо. Это Россия, детка, нынешняя власть шуток не лю…

Сквозь полудрёму пришёл ей образ: власть – это дерево. «Да, дерево, – прошептала Анжелика сама себе. – Три главные ветви: законодательная, исполнительная и судебная. Но важнее всего – ствол. Куда он повернёт, на кого покажет чёрным своим зрачком, того и очередь водить. Недолго, до очередного поворота. Есть ещё надуманная власть – четвёртая, это пресса. У неё своя задача: изменить прошлое к лучшему, а серое настоящее раскрасить светлыми красками будущего. Коллективный организатор, коллективный пропагандист и такой же коллективный агита…»

С трудом Анжелика очнулась от этих стрёмных снов.

Пока она ездила по Европе, в Москве многое произошло. Город вообще стал другой. Магазины пусты. Стригут в парикмахерских бесплатно, но не охотно. Трамваи бесплатны, но не ходят. Лекарства бесплатны, но они давно исчезли из аптек. Жильё бесплатное, но оно по ордерам, и нечем топить. Бани бесплатны, но нет воды. Одежда бесплатно, но полагается не всем, а только избранным.

Хлеба нет. Есть диктатура пролетариата и красный террор. Есть члены партии. Они есть и будут есть – и пить. Анжелика слышала, как за стеной, в соседних номерах, собираются люди и что-то шумно празднуют. Кричат: «Да здравствует революция! Будем жить по-пански! Грабь награбленное!» И орали песни хриплыми пьяными голосами: «Долго нас голод томил – черные дни миновали, час искупленья пробил!».

А ей тогда казалось, что те, кто возглавил и провёл революцию, должен нести ответственность за хаос и дезорганизацию переходного периода, должен не только разделять физические неудобства народа, но даже больше жертвовать во имя будущего. Иначе свобода в стране умрёт, права была Роза Люксембург, останутся бюрократия и коррупция.

Нет, это ей не казалось – она была уверена в том, что большевики не имеют морального права так поступать, так жить. Ей было невыносимо стыдно и за свой комфортный номер в «Национале», и за спецпаёк, положенный как работнику наркомата. Она приходила в свою комнату только ночевать, а дополнительный паёк не стала забирать вовсе.

– Ну и зря не берёте! – удивился дежурный в спецраспределителе.

– Прошу передать Международной организации помощи революционерам. Всё – в пользу МОПРа! Или детям!

– Мне же придётся доложить начальству, оно либо себе заберёт, либо кому-то другому достанется!

Всё равно не взяла. Как в Брюсселе, резала хлеб на дольки, клала на подоконник, утром пила пустой чай с такими сухарями. Когда наступили холода, пошла в распределитель за зимней одеждой. Тот же самый дежурный осклабился:

– Я же говорил! Сейчас самую лучшую шубу вам найдём!

Принёс шикарную, лисью. Она отказалась, взяла простое пальто на вате. Уходя, слышала, как дежурный процедил напарнику:

– Чудит баба! Не наш человек!

…Предполагалось, что организационную работу будущего Третьего Интернационала будет вести председатель ВЦИК Яков Свердлов. Однако ленинское «так-так-так» в Горках оказалось выигрышной шахматной партией, продуманной вождём на двадцать ходов вперёд.

Прежде всего, он обнулил Брестский договор. Слишком дорого обошёлся голодающей России этот «грабительский» мир. Контрибуции, конечно, не вернёшь (а это два эшелона золотых слитков), но почти треть пахотных земель, пять тысяч заводов и фабрик снова наши, российские!