Анжелика Балабанова pro & contra известных личностей

Как член коммунистической партии «в течение многих лет и одна из самых выдающихся активистов Коминтерна» она получила приглашение в российскую дипмиссию на торжественный приём по случаю 5-летия Октябрьской революции. Специально подчёркивалось, что в меню – икра и шампанское. Именно это её смутило, напомнило банкеты в кабинете «питерского царька» Григория Зиновьева. Но всё равно пошла.

Любезно поговорила с полпредом Александром Шлихтером, которого знала ещё с Лондонского V съезда партии. Рады были ей и другие товарищи. А вот делегации венских рабочих, что тоже пришли поздравить, в дипмиссии были не рады – их просто не пустили. Принципиально ушла с ними и Анжелика.

Потом Шлихтер неоднократно звонил ей:

– Товарищ Балабанова, а у меня для вас письмо из Москвы. Если вернётесь в Россию, вам предложат должность, от которой невозможно будет отказаться…

Письмо не показал, на провокацию она не поддалась, и потому осталась в живых.

Анжелика снимала скромную меблированную квартирку на окраине Вены. Получала массу писем со всей Европы, к ней часто приезжали гости. Самым радостным был, конечно, визит Виктора Кибальчича. Его жена Люба сидела с маленьким сыном, сама неважно себя чувствовала и передала старшей подруге только записку с самыми сердечными словами. Виктор считался уже известным литератором, много печатался под псевдонимом Серж.

Стола в комнате не было, спиртовка и чашки для гостей стояли на подоконнике, там они и пили чай, придвинув к окну стулья. А внизу, по булыжной мостовой, рядами ехали на расцвеченных велосипедах шуцбундовцы – это военизированные отряды социал-демократической партии направлялись на митинг к городской ратуше.

– Простите за сравнение, Виктор, но вот так же мирно начинался и марш чернорубашечников на Рим, – с грустью сказала Анжелика. – Ведь без единого выстрела Муссолини стал премьер-министром. Мне иногда кажется, что наши ошибки в коммунистическом движении играют на руку фашистам.

– Я тоже об этом часто думаю, – отвечал гость. – Насилие стало обыденностью, а всеобщий страх – прекрасная почва для национализма в его самых отвратительных формах. Был в России популярный лозунг пять лет назад: «Царству трудящихся не будет конца!» Помните? И кто получил царский трон? Над кем рабочие нынче царствуют? Похоже, без царя нам никак, а ему нужна защита. Как ни крути, тоталитаризм – в нас самих.

– Вы полагаете, что мир не может обойтись без тирании? Что коммунизм возможен только через диктатуру пролетариата и физическое уничтожение всех несогласных?

– Анжелика, вы всё такая же романтическая натура, преждевременный человек, – улыбался по-доброму Виктор. – Верите в милосердие, честность, благородство, порядочность. В этом вы с моей женой очень похожи. Кстати, мы до сих пор вспоминаем тот апельсин и плитку шоколада, что вы прислали из Москвы на рождение сына! Люба даже всплакнула от такого подарка…

Они ещё не раз встречались, уже втроём. Обсуждали, как жёстко и безапелляционно председатель Коминтерна Зиновьев требует от немецких коммунистов начать революцию. Даже дата восстания уже назначена – как в России шесть лет назад, двадцать пятого октября. Но ничего же не было готово, но пришлось подчиниться. И даже маленькие победы у коммунистов случились – так, в Гамбурге они сумели на время захватить власть.

Всё закончилось полным крахом, арестами и многочисленными жертвами. И, словно в насмешку, тощий вчерашний ефрейтор устроил мини-переворот в Мюнхене. Перестрелка в пивном зале, два десятка убитых – и будущий фюрер ухмыляется на мостовой в ожидании тюрьмы: «Ничего вам со мной не сделать – скоро наступит наше время!»

…«Золотой перекрёсток» декабрьской Вены сияет огнями. Ещё тепло, снега нет. Наслаждается, ликует местный люд, скоро двадцать пятое число, Рождество. Весело перезваниваются трамваи на площади. Пахнет счастьем и мандаринами.

У Оперного театра Анжелика купила газету – и ахнула. Крупный заголовок на первой полосе равнодушно извещал: «Вождя российских большевиков Владимира Ленина разбил второй апоплексический удар. Состояние его безнадёжно».

О, если б знать могла она, как безжалостно, зло и ненужно убивали гения! Ещё боялись сказать ему напрямую, так через жену, по телефону – с грубостью и угрозами. Как же они торопились поделить власть! У бедной Надежды Константиновны случилась истерика от такого хамства, она рыдала, каталась по полу. А что Ленин мог сделать, как защитить её мог? Никак. Разве что написать письмо съезду: «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека». Но письмо его не дошло до адресата.