Анжелика Балабанова pro & contra известных личностей

Лев Давидович знал себе цену, и бережливо собирал всё написанное, продиктованное стенографистам – это для собрания сочинений, для потомков. Хранил все записки и телеграммы. Например, эту, посланную ему в предпоследний день августа 1918-го: «Свияжск Троцкому Немедленно приезжайте Ильич ранен Неизвестно насколько опасно тчк Полное спокойствие тчк Свердлов». Лев Давидович тут же развернул свой бронированный спецпоезд в Москву, но, увидев «полное спокойствие» Якова Свердлова, сразу понял, что делать и кто виноват.

В экономику он вникал основательно, глубоко и с разных сторон.

«Мы тут все зачитываемся планом Троцкого по восстановлению разрушенного войной хозяйства, – писал Анжелике вернувшийся в Россию Виктор Кибальчич. – В духовной нищете последнего времени было лишь два просвета – две небольшие, но ёмкие книжки Льва Давидовича с требованием „Нового курса“ и анализом „Уроков Октября“. Обе сразу же смешаны с грязью нашей официальной прессой. Мы тайно собирались в одном из пригородов, чтобы читать и обсуждать эти живые страницы…»

Далее Виктор, старательно избегая имён, сообщал эзоповским языком, что «Уроки» ещё в вёрстке легли на стол «оставшемуся треугольнику», где два трусливых катета, а гипотенуза – «вообще никто». И весьма призрачно намекал, что Лев Каменев, отвечавший за публикацию, решил прежде посоветоваться со Сталиным. Тот посоветовал печатать. Каменев дуплетной ловушки не понял, издал книгу Троцкого – потом расстрельный приговор объяснит ему, кто есть кто и что такое дуплет.

Началась методичная травля Троцкого. Двадцать пятого октября 1924 года была объявлена всероссийская «литературная дискуссия».

«Дорогой Виктор, – писала Кибальчичу Анжелика. – Я по-прежнему много преподаю, перевожу и сама пописываю, стараюсь занять себя, но на душе очень тревожно. Недавно прочитала у одного модного поэта: „Когда я итожу то, что прожил, и роюсь в днях – ярчайший где, я вспоминаю одно и то же – двадцать пятое, первый день…“ Каюсь, даже полезла в книги по нумерологии. Лев Давидович сейчас в опасном положении. Вот мне и показалось: может, это небесное проклятье висит над ним? Прямо какая-то мистика у него с датой „25 октября“. Родился в этот день. Находясь в тюрьме, „заказал“ революцию на 25-е. Ровно через год на заседании ЦК предложил освободить из-под ареста офицеров, взятых в заложники, призвал этих военспецов в РККА, и благодаря этому 25 октября 1922-го закончилась Гражданская война. 25 октября следующего года – поражение революции в Германии, о победе которой он мечтал. Сейчас вот – опять та же дата. Или я уже с ума схожу? Но ведь и Зинаида Гиппиус считает цифру „9“ своим перстом Провидения. Её стихи я читаю. Пишите мне, Виктор. Любочке огромный привет. Ваша А. Б.»

Балабанова не знала, – да и никто не мог знать, – что через три года, 25 октября 1927-го, Льва Троцкого исключат из партии. Специально подгоняли под 10-летний юбилей социалистической революции? Кто ж теперь скажет.

Мистика? Скорее, памфлет. Не зря Бернард Шоу называл Троцкого «королём памфлетистов». Вот только смешного становилось всё меньше. Приближалась довольно страшная пора. Можно сказать, это были её только первые дни…

«Мне удалось переговорить с нашим опальным другом, – сообщал Балабановой в ответном письме Виктор. – Вот его слова: „Передайте милой Анжелике мою благодарность за заботу. В году триста шестьдесят пять дней, и каждый из них – наш. Раздутый бюрократический аппарат сейчас из кожи лезет, чтобы извратить результаты Октября. Предоставим пустобрёхам брехать в пустоте. История всё расставит по своим местам…“ От себя могу добавить, что Леона очень смешит, когда его называют „неразоружившимся троцкистом“. И не сдаётся, хотя его запретили где-либо печатать».

Дальше Виктор писал откровенно, словно прощаясь:

«Позади годы сопротивления непрекращающемуся давлению тоталитарного режима. Революция вступила в фазу реакции. Любой, кто выступает за свободу слова, получает клеймо „неразоружившегося“, потенциального врага народа. Подполье потерпит поражение по двум причинам: неограниченная власть полицейского аппарата раздавит всё, а наша теоретическая и сентиментальная верность партии сделает нас уязвимыми. Руководители побежденной оппозиции сняты с постов и арестованы. В Ленинграде на свободе остались только я и Александра Бронштейн, в Москве – старый и больной Борис Михайлович Эльцин, бывший председатель губсовнаркома на Урале, да его сын, но и их вот-вот посадят. Наш с вами питерский начальник отправлен в ссылку. Ещё вчера про него ходил анекдот: „На XXX съезде 90-летний Зиновьев, поддерживаемый медсестрами, будет звонить в председательский колокольчик“. А вот поди ж ты – исключён из партии…»

М-да, вся жизнь стала похожа на скверный анекдот. Что, товарищ Зиновьев, «партбилет ложь» и тебя коснулось?

Глава 13 «Это наша судьба, это наша дорога…»