– Вы полагаете, что в Италии не было таких демонстраций? – с горечью спрашивала Балабанова. – Боюсь, что вы мало знаете о том, как фашизм пришел к власти в Италии и что он на самом деле представляет собой. Когда террор начнётся, многие из тех, кто приветствует партию социалистов сейчас, завтра могут стать не только пассивно-равнодушными, но и агрессивно-враждебными…
Она как в воду глядела. Всё чаще сборища фашиствующих молодчиков заканчивались погромами. Убили рабочего, который сделал им замечание. Застрелили ребёнка. Убийц арестовали, но суд тянулся уже долгие месяцы…
Анжелика Исааковна была избрана секретарём Социалистического рабочего Интернационала, появившегося на смену «Двухсполовинному», и в начале 1926 года она переехала в Париж, где обосновалась штаб-квартира нового объединения. Там и узнала о продолжении венской трагедии. Рабочие, возмущенные мягкими приговорами, вынесенными убийцам, подожгли Дворец правосудия. Во время трёхдневных беспорядков, которые за тем последовали, погибли десятки человек, сотни были ранены.
Собственно, с того момента судьба Австрийской республики была предрешена, её присоединение к Германии (аншлюс) стало неизбежным. Отто Бауэр сбежит от фашистского режима сначала в Чехословакию, потом в Бельгию. Умрёт он от сердечной недостаточности незадолго до начала Второй мировой войны…
С въездной визой у Балабановой проблем не было: полпредом СССР во Франции стал её давний знакомый по работе в Киеве Христиан Раковский. Кроме него, у Анжелики в Париже не нашлось никого из старых друзей. Кто-то умер, кто-то сидел в тюрьме или отказался от политической борьбы, Лев Троцкий и Виктор Серж и сотни других знакомых пытались выжить в российских ссылках. Всего пять лет прошло, а из ленинской гвардии – никого. Разве что Александр Потресов. Тот самый, который начинал с Владимиром Ульяновым ещё в петербургском «Союзе борьбы за освобождение рабочего класса».
Они вместе создавали «Искру». Дружили Ленин и Потресов крепче, чем порой родные братья. Не разлей вода были до 1903 года, пока Александр Николаевич не заявил на II съезде РСДРП, что он не признаёт гегемонии пролетариата в будущей революции. С ним согласилось тогда большинство. С тех пор это большинство стали именовать меньшевиками, а те, кто в меньшинстве оказались, добавили к названию партии маленькую букву «б» в скобках и – потом победили. В девятнадцатом году петербургская ЧК хотела расстрелять меньшевика Потресова – вмешались Горький, Луначарский, Красин, да и сам Ильич смилостивился, хотя по-прежнему оценивал бывшего друга лаконично:
– Экий подлец этот Потресов!
Когда Ильич умер, Александр Николаевич с горечью писал: «Болезнь и смерть избавили Ленина от печальной участи до конца расхлёбывать кашу, заваренную им».
Хотел этот несломленный меньшевик выехать для лечения за границу, ему разрешили – но только в обмен на подлинники ленинских писем и прочие архивные документы…
К этому больному «аристократу духа» и ехала сейчас на городском автобусе секретарь Социалистического рабочего Интернационала Анжелика Балабанова – такой же твёрдой породы революционер, несгибаемый социал-демократ и политический эмигрант.
Парадную дверь скромного дома на набережной Сены открыла супруга «аристократа» Екатерина Николаевна, тоже «политическая» со стажем. Она провела гостью к мужу.
– О, Анжелика! – Потресов попытался приподняться в кровати. – Сколько лет, сколько зим! Как я рад!
Туберкулёз позвоночника не лишил его оптимизма, про него всегда говорили, что из всех «твёрдых» искровцев он самый твёрдый, хоть и романтик. Огромный лоб, спокойный мудрый взгляд – в нём было что-то величавое, притягивающее, отцовское.
– Очень, очень рад! – повторил Александр Николаевич. – Как вам удалось вырваться оттуда?
– Ленин выписал индульгенцию, – усмехнулась Анжелика.
– Надо же! Можно сказать, что и мне он помог, точнее его письма. Ленин умер, а письма его живут. И кашу, им заваренную, России ещё долго вкушать. Боюсь, не увидим того счастливого дня.
– До сих пор вспоминаете Владимира Ильича недобрым словом? В обиде на него?
– Вовсе нет! – Потресов легко, по-доброму засмеялся. – Завёл страну в такой тупик, откуда только он сам и смог бы вывести. Но вот умер. Великий человек! Великий социальный экспериментатор, организатор и жертва страшного катаклизма, по масштабу разрушений не имеющего равного в истории. Но надо признать, что Ильич не виноват, виновата отправная точка – диктатура пролетариата. М-да… Я только что закончил книгу воспоминаний. Осенью должна выйти, как раз к десятилетию Октября. Хотите, прочитаю, каким Ульянов показался мне поначалу?
– С удовольствием послушаю.
Он протянул руку к прикроватной тумбочке, не глядя взял толстую папку, быстро нашёл нужную страницу.