Анжелика Балабанова pro & contra известных личностей

Чернорубашечники напали на Народный дом в Риме и подожгли его. Одному мужчине удалось выпрыгнуть из окна второго этажа и скрыться. И он спас красное знамя, что развевалось на крыше дома. Фашисты узнали про это и два года искали его по всей Италии.

– Каждую ночь мне приходилось ночевать в другом месте, – рассказывал Анжелике этот немолодой уже мужчина. – Два года я жил, держа в руке револьвер. Сейчас пальцы с трудом разгибаются. Зато знамя наше спрятано в надёжном месте…

Всё более тревожные новости шли из Германии, Австрии, других стран Европы. Лишь в Советском Союзе время бежит вперёд – вся страна ликует и смеётся, включившись в соцсоревнование за досрочное выполнение первой пятилетки. Оппозиционерам и вредителям – бой! Будущий генеральный прокурор страны Вышинский лично возит Горького по заводам и фабрикам, где рабочие требуют смертной казни всем участникам «Шахтинского дела».

– Алексей Максимович, вы должны поддержать народ – так же, как люди поддерживают вас!

Горький отмалчивается. И просится обратно в Италию, чувствуя себя разбитым и больным. Словно кто-то зовёт его: «Вернись в Сорренто!» А он и ответить не может, задыхается. Уже осенью его отпустят подлечиться, но потом уже не отпустят никогда. «Шахтинцев» расстреляют без него…

Однажды Анжелика встретила знакомую фамилию в советской газете. Прочитала странное стихотворение Маяковского: «Новый год! Для других это просто: о стакан стаканом бряк! А для нас новогодие – подступ к празднованию Октября». Не в том дело, что «потёмкинской» лесенкой написано – это бы ладно! Хуже, что к искусству, к поэзии эти строки не имеют никакого отношения. «После этого надо вставать на задние лапки и ждать поощрения, – подумала тогда Балабанова. – Автор, выпей яду, застрелись!» Потом она будет долго замаливать этот грех. А в тот декабрьский вечер у неё самой родился стих:

«И жизни чашу мы до дна испили.
И горькою, и сладкою была она,
И жалко нам тех стариков,
Бездушных, алчных стариков,
Которым не даны
Ни жажда та,
Ни чаша та».

Естественно, родились эти строки у Анжелики на итальянском языке. В эту страну её всегда тянуло, но сегодня попасть ей в Италию было невозможно: там вовсю хозяйничают фашисты. Нет туда дороги, не судьба…

Глава 14 «Дух социализма нельзя убить!»

АНЖЕЛИКА мучилась бессонницей. Когда часами не могла заснуть, почему-то вспоминала слова старого монархиста Кропоткина, «серебряного князя русской революции»: «Открыть эру красного террора – значит признать бессилие революции идти далее по намеченному ею пути…» От всех своих бывших друзей из России Балабанова получала в письмах одно и то же: «Террор всё сильнее, нас уничтожают физически, идут повальные аресты».

Она не забыла, как Троцкий определял «красный террор». Это «орудие, применяемое против обреченного на гибель класса, который не хочет погибать». Да, никто не хотел погибать ни в семнадцатом году, ни позже. Как сказано в партийном гимне: «Ни царь, ни бог и ни герой…» Вот с них и начали, по очереди. Сначала в подвал свели царя со всем семейством. Потом «разграбили золото русских икон и стащили в высокий бурьян купола». Что, настала очередь героев? Так ведь у нас, коли прикажут, героем становится любой, хоть всех подряд бери…

Однажды Анжелике приснился какой-то странный лес, непроходимо дремучий. По нему, словно загоном, охотники идут с ружьями и корзинами в руках. Главный из них будто бы кричит:

– Всех подряд не брать! Как говорится, «партбилет ложь», но не ложь в корзину все яйца. Несогласных нужно убеждать: чем дальше в лес идём мы по грибы, тем выше обостренье классовой борьбы. Лишь белых под корень резать и тех дворян, у кого кровь сголубá!

Рядом вроде пискнули в ответ:

– А если кто только-только покраснел, что с теми делать? А с членами семьи изменников родины, сокращённо – чсиротами, как быть?

Дальше во сне всё было ужаснее, чем наяву. Кто-то в образе революции стал пожирать своих детей…

Сразу после смерти Ленина началась «всесоюзная перепись» официальной истории, которая отныне подавалась на стол как вечная борьба добра со злом. Благодаря такому раскладу возвеличивалась роль одного, отдельно взятого человека, и чем выше на божничку поднимался его вполне приличный образ, тем твёрже закреплялись авторитет и неприкосновенность «продолжателя великого дела коммунистической партии». Он и победил в борьбе за «монопольное право на Ильича».

Диктатура партии стояла на непоколебимом фундаменте марксизма-ленинизма – диктатуре пролетариата. Понятно, что сам Ленин никогда к пролетариям не относился, да и было его, пролетариата, в 1917 году раз в десять меньше, чем крестьян. Но заявленная диктатура – это цель, которая оправдывала любые средства, это мощное орудие меньшинства против большинства. Вот и вся логика, вся суть красного террора.