Апокалипсис

— Наговорила тебе, небось, бабка про меня всякого? Старая она совсем стала, из ума выжила. Она прядет шерсть, чтобы связать мне носки? Конечно прядет. Она всегда садится за веретено, когда ей становится совсем худо. Ну, ты понимаешь, — он покрутил пальцем у виска. — Я не злюсь на нее, дозволяю ей многое. Кто знает, какие мы будем в старости? Ты на нее внимания не обращай, она иногда такое несет, что самому страшно становится. Последнее время ей демоны мерещатся повсюду, а иногда так вообще думает, что это я само зло. — Он усмехнулся. — Да, я творю зло, но только во благо. Нельзя пожарить яйцо, не разбив скорлупы. Ты это поймешь. С этого дня ты будешь рядом со мной, пока мы не прибудем в Новый Рим. — Он снова принялся точить клинок.

— Я тебе не верю. Ни одному твоему слову, — робко возразила Катя.

— Твое право.

— Он придет за мной, — сквозь накатившиеся слезы прошептала она.

— Я очень на это надеюсь.

Давно перевалило за полночь. Луций, убрав меч в ножны, каменным монументом сидел у печи. Его тело оживало лишь в тот момент, когда нужно было подкинуть дров. Катя как могла боролась со сном. Ей казалось, что только она закроет глаза, и этот зверь в человеческом облике кинется на нее, начнет рвать ее тело, швыряя куски в разные стороны. Сейчас он сидит у печи, а через секунду проявит себя, покажет именно с той стороны, про которую ей рассказала старуха. Но генерал продолжал сидеть неподвижно, а усталость брала верх. Катя даже не поняла, как провалилась в объятия Морфея.

Сколько ей было лет, когда ее спасли Виктор и Максимыч? Пять, а может, шесть. Она очень смутно помнила то, что тогда происходило. Менялся мир, а вместе с ним и люди. Вскоре все перестали помогать друг другу. Стремиться выжить лишь самому стало нормой для человека. Ее семья пробиралась на юг вместе с группой человек в сто в поисках лучшей доли. Убегали с насиженного места: на их стоянку напала крупная и жестокая группировка, называвшаяся «волками» и считавшая себя санитарами мира. Все себя кем-то считают... После нападения уцелели немногие, остальных перебили, взяли в плен. А ведь раньше их община была многолюдной, и все жили хорошо, всего хватало. А теперь они были вынуждены спасаться лишь потому, что кто-то возомнил себя лучше других. Шли, ведомые мечтой о Новом Риме. Шли сутками напролет, отдыхали только по часу и снова в путь, пытаясь оторваться от смерти. Но разве от нее убежишь? «Волки» не оставляют в живых раненого зверя, стая всегда преследует добычу до последнего ее вздоха.

Когда в темноте появился свет фар и послышался звук моторов, стало понятно, что это конец. «Волки» настигли их. Началась паника. Раздались радостные крики преследователей и первые выстрелы. Отец схватил Катю на руки и кинулся прочь что было сил, а она смотрела через его плечо и не понимала, почему все так кричат и бегают и что это за яркие лучи пронизывают темноту.

Тяжелые машины врезались в толпу людей, подмяв все живое на своем пути. С грузовика спрыгнули несколько человек и с яростными криками, держа в руках топоры и дубинки, кинулись на людей. Грузовая машина рванула дальше и остановилась впереди, преградив путь спасавшимся. А они все бежали и бежали. Рядом тяжелое дыхание отца и хрип матери, которая только чудом не падала, а продолжала бороться, заставляя свои ноги нести тело вперед. На грузовике зажгли прожектор,луч света вспорол темноту, ослепляя оставшихся в живых. Они замерли, испуганные, грязные и истощенные, с безумными глазами, в которых застыл животный страх. Одна, две, три, пять секунд.В кузове машины расчехлили пулемет, бойцы вскинули оружие, передернули затворы и прицелились. Катя почувствовала, как у отца по коже прошла мелкая дрожь. Он сильнее прижал ее к себе.

— Огонь! — голос в темноте прогремел так, что содрогнулась Вселенная.

Разом застрочили несколько автоматов, истерично заливался пулемет. Прожектор освещал, как пули терзали человеческие тела, вырывали из них куски, отбрасывали назад. Убитые падали, раненые визжали и стонали.

— Бежим, — мать дернула отца за руку, но ее голос уже был хриплым, булькающим, предсмертным.

Пуля пробила ей горло, а пулемет продолжал нашпиговывать тело женщины смертоносным металлом. Отец упал на землю, закрывая своим телом дочь.

— Ты только молчи, только молчи. Закрой глазки и молчи, — последнее, что шептал он ей на ухо.

Одежда маленькой девочки пропиталась его теплой кровью. Когда грохот оружия угомонил последнего стоящего на ногах, «волки» добили контрольными выстрелами бездыханные, разодранные в клочья тела погибших. Выбитые отцовские мозги заляпали ей лицо и волосы. Она лежала молча, не шевелясь, делала все в точности, как приказал ей папа.