Апокалипсис отменяется

– У нас вообще-то не религиоведение, но я отвечу. Главными доводами защитников христианства было то, что новое учение привнесло в жизнь общества гуманизм, общечеловеческие ценности, научило доброте и т. п. и т. д. Конечно же, это чушь. Гуманизм начал зарождаться еще в Древней Греции, когда каждого человека философы нарекли индивидуумом… к сожалению, религиозные пристрастия – одна из разновидностей фанатизма, что мешает человеку воспринимать мир окружающих людей адекватно… Помните? Реальность для человека – субъективное восприятие объективного мира. Так вот, мир различный для любителей футбола и фаната шахмат. Кто-то из древних сказал удачно – у нищих духом должен быть царь и бог. Первобытные страхи довольно часто преобладают в человеке…

Я сделал паузу, поспешно отпил воды, чувствуя, что еще один миг промедления нарушит тонкую связь и посыплются реплики. Продолжил торопливо:

– Но вернемся к христианству… Защитники говорят еще о чрезвычайном разврате в Риме, где гомосексуализм, зоофилия… Но разве сейчас, при почти абсолютной христианизации, не то же самое? Гей-парады, Папа принимает указ о благословлении однополых браков, и прочее, прочее, прочее. Из образованнейшего Рима, а еще раньше из Греции пошли великие науки: механика, философия, медицина. Науки, которые церковь усиленно проклинала, а их исследователей предавала смерти. Я искренне не понимаю, как человек, что превозносит технологии, может быть христианином?.. Вернемся к древности. Еще некто Герон при жизни изучал свойство пара. Вы только подумайте, мы могли изобрести паровой двигатель две тысячи лет назад! Сейчас бы уже летали на Марс и жили бесконечно. Но изобретатель умер, а политикам было не до паровых исследований. А после всю звероватую Европу и образованный Восток ввергло в страшный каменный век пришествие христианства. На сколько оно отбросило назад человечество, если только сейчас мы получили тот же результат в морали, что и в Древнем Риме? Повторюсь, все, что христиане признавали грехом, есть и сейчас. Даже признанное христианством. Единственное, что по-настоящему изобрело христианство, – религиозные войны и инквизицию, что, как вы знаете, страшные явления. Больше ничего. Все гуманистичное, высокоморальное и доброе уже существовало в философии… Но мы отвлеклись. Теперь у нас демократия, каждый может верить в то, во что считает нужным. И я согласен с некоторыми приверженцами христианства, что роль человека на земле – стать поистине Венцом Творения… и нет ничего плохого в том, что человек религиозен. Это очень похоже на подростковый кризис: сможет перерасти алкоголь и сигареты – сможет справиться и с жизненными проблемами. Так и верующий, познал добро и зло, пропитался нравственностью – перешел на новый уровень Человека. А если так и продолжает до седин верить и ждать поддержку небесного старца, – так и останется слабаком, который не в силах взять себя в кулак. Ведь выйти из лона церкви довольно сложно, как покинуть родителей после школы. Стадный инстинкт еще силен в человеке. И верующему комфортно осознавать, что он не один такой, что есть еще истово верующие и хлопающие в ладоши под «Хава нагила». Но когда остаешься один… индивидуальность возрастает. Появляется стержень.

– Но ведь ученые… – робко начала девушка, но я мягко поправил:

– Исследователи.

– Что?

– Я предпочитаю называть людей, которые занимаются наукой, исследователями. На мой взгляд, термин «ученые» устарел. Так называли в древности любого монаха, получающего образование в церковных общинах. «Ученый человек». Сейчас же любой школьник имеет в десятки раз более обширные знания, чем самые продвинутые ученые прошлого… К тому же, говоря «ученые», мы как бы признаемся в собственной неучености.

На лицах слушателей расцвели улыбки, я с удовольствием отметил, что люди для себя отметили и запомнили. Такое, сказанное с юмором и подковыркой, запоминается всегда лучше. Никому не хочется считать себя хуже других.

Вдруг я буквально кожей почувствовал агрессию, скосил глаза на ряды парт. В самом конце зала прожигает меня взглядом вчерашний седовласый старик, в его глазах неприязнь и злоба.

– Что-то не так? – спросил я осторожно.

На лице седовласого появилась гримаса, кустистая бровь выгнула спинку в саркастичном удивлении. Он спросил язвительно:

– Господин Тюрин, переименовывать профессии – тоже дело дескриптологии? Любой студент-медик сейчас знает в тысячи раз больше древнего доктора, будем и медицину переименовывать?

Я внутренне поморщился от склизкого потока сарказма в его голосе, но сказал спокойно:

– Это уже сделали до нас, господин…

– Падлов, – ухмыльнулся седовласый. – Моя фамилия – Падлов… но скажите, когда же это поменяли название профессии доктора?

Я сказал уже уверенней:

– Для вас, наверное, не секрет, господин Падлов, что в древности докторов и лекарей именовали знахарями. Как думаете, обидится ли современный генетик на такое прозвание?

По аудитории прокатился смешок. Я с удовольствием отметил полную победу, но счел излишним продолжать ее и наживать врагов. Сказал миролюбиво: