«Апокалипсис»: тайны раскрываются

Федотов специально обращает внимание, что Соловьев в своей повести старается не уклоняться от сложившейся традиции описания антихриста и его деяний: «Для всякого читателя «Разговоров» ясно, как внимательно автор относился к этому преданию, как много даже внешних черт он почерпнул отсюда: рождение антихриста от неизвестного отца и «сомнительного поведения» матери, таинственная связь с сатаной, роль мага Аполлония, соответствующего зверю, выходящему из земли (Апок.13,11), его чудеса («огонь с неба»), Иерусалим как место последней борьбы, восстание иудеев против антихриста, смерть двух свидетелей, бегство верных в пустыню и т. д. – все эти черты глубоко традиционные».

Но все-таки отклонения имеются. И Федотов их называет: «…кое в чем Соловьев сознательно отступил от предания. Так, в «свидетелях» он видит не восставших Моисея и Илию (или Еноха, Иеремию), а Петра и Иоанна, воплощающих Западную и Восточную Церкви. Развивая эту идею, он должен был прибавить к ним Павла (доктора Паули), уже не имеющего никаких оснований в традиции, как и все видение последнего соединения Церквей. Бросается в глаза и бледность кровавого фона, на котором раскрывается последняя трагедия».

Здесь Федотов напоминает, что доктор Паули (который в конце повести почему-то стал называться Павлом) представляет на всемирном соборе евангелическую (протестантскую) Церковь, которая могла называться «христианской» чисто условно. А масштабы мирового коллапса (включая гибель людей) накануне гибели антихриста и второго пришествия Христа в «Краткой повести…» выглядят более чем скромно. Федотов даже удивляется: почему у Владимира Соловьева не хватило воображения и вдохновения показать действительным размах тех чудовищных сцен, которые описаны апостолом Иоанном в Откровении?

Федотов также считает не очень удачными попытки Соловьева обрисовать политическую ситуацию в мире накануне прихода антихриста. Прежде всего, Соловьев переоценивает Европу. Она ему кажется достаточно прочной. Поэтому ему приходится в свой сценарий включить Восток, так называемое монгольское иго. Объединившиеся азиаты (союз Китая и Японии) покоряют Европу. Но, во-первых, покоряют не без труда. Во-вторых, это «монгольское иго» длится сравнительно недолго (всего полвека). В-третьих, Европа в повести Соловьева показала свою способность консолидироваться и мобилизоваться и, в конечном счете, выкинуть захватчиков и обрести независимость. А затем сделать еще одно усилие и чудесным образом объединиться в одну гигантскую империю под названием «Соединенные Штаты Европы».

Федотов пишет свою работу в 1926 году. Уже почти восемь лет как закончилась Первая мировая война. Эта война обнажила всю немощь европейской цивилизации, а немецкий публицист и политолог Освальд Шпенглер в своих работах убедительно показал обозначившийся «Закат Европы»[175]. Федотов указывает на это заблуждение Соловьева: «При всей своей прозорливости Соловьев – дитя XIX века, и, борясь с ним всю жизнь, он не может выйти из его тени. Он загипнотизирован комфортабельной прочностью его цивилизации, верою в окончательность установленного им мира: Pax Europaea». Федотов сетует, что Соловьев так бледно описал те военные события, которые происходили уже в финале «Краткой повести…»: «Можно сказать, что Соловьеву было совершенно чуждо ощущение взрывчатости веществ, из которых слагается наша культура: гибель «Титаника», Мессина, мировая война, связь которых пронзила Блока, остались вне поля зрения Соловьева. Нельзя читать без улыбки идиллические описания войн XX века в его “Легенде”»[176].

Однако Федотов считает гораздо более серьезным упущением Соловьева другое – то, что писатель (при всей его прозорливости) не заметил тектонических подвижек, которые уже при его жизни происходили в европейской цивилизации: «Европейская цивилизация, убаюкивая себя зраком бесконечного равномерно-поступательного движения, вступила (уже при Соловьеве) в полосу мучительного кризиса, из которого ей суждено или выйти совершенно обновленной, неузнаваемой, или погибнуть. Соловьев проглядел рост империализма, готовившего мировую войну; особенно империализм духа, отрицающего ценность любви к человеку. Бисмарк и Маркс, Ницше и Вагнер, Плеханов и Ленин были просто не замечены им. Он жил в гуманном обществе Конта и Милля, Спенсера и Гладстона».

Однако Федотов не ставит автору «Краткой повести…» в вину некоторую наивность и непонимание ряда явлений и процессов в мировой политике, экономике и культуре. Они проявились лишь после смерти писателя и особенно в ходе и после Первой мировой войны. Писатель не обязан быть пророком. Федотова смущает то, что некоторые почитатели Соловьева и сегодня не видят, насколько реальный мир отличается от того, который описан в первой части «Краткой повести…», и наивно верят в тот сценарий событий, которые предшествуют приходу к мировой власти антихриста.