Апоптоз

Мне не нужны были ни хризантемы, ни соленые огурцы, ни мед, ни симки, ни шерстяные носки, ни орехи, ни сибирская косметика. Здесь, на этой дороге, особенно когда было темно (тогда мне все виднее), я всегда думала о другом – о своем, настоящем, давно созревшем, о том, что расскажи кому, подумали бы, что шучу, и шуткой бы и ответили. Последние несколько лет мне хотелось кого-нибудь убить. У себя в голове я не раз прокручивала, как вспарываю какую-нибудь сине-хлебную дряблую кожу, и без меня призывающую кости к земле. Встаю сзади, кладу левую руку на чье-то тонкое или толстое плечо, а правой высматриваю удачный ракурс для смерти, можно сбоку, можно под ребра, можно в живот. Вколов сталь, мимикой устраиваю борьбу, которая наверняка будет совершенно невозможна. Слышу скрип сальных пяток, заикающийся стон. Записываю на камеру, как душа вытекает из тела. Потом обтираю руки о штанины, спереди и сзади, и иду так в люди, которые, конечно, ничего не заметят. Снято.

Меня очень интересовало, что будет после, но не в духе кто первым найдет труп и как расскажет остальным, а что именно запечется на моем лице, останется ли какая отметина, сменит ли аура цвет, ахнет ли кто-то на небесах, будет ли призрак являться ко мне по ночам, молча дышать в зеркало или душить меня во снах. Всего-то один вздох до того мира. С этой историей я могла бы стать отличным героем программы про экстрасенсов: опухшим взглядом предложила бы им фотографию улыбающегося – теперь уже – покойника, который, как выяснится позже, будет стоять у меня прямо за спиной и шептать на ухо проклятия, обещая отомстить. И все это – по моей же вине, такого у них еще не было. Но дело было не только в этом. Что-то сидело во мне куда глубже драматичной сцены, что-то такое, что было всегда не в фокусе, не проартикулировано внутри. Что-то, что давно вросло в мое солнечное сплетение и вмещало все, всю меня, от начала до конца, вроде стеклянного шара с падающим снегом или корабля в бутылке.

Иногда мысли эти затухали, пропадали на недели или больше, не столько потому, что до чужого, незнакомого тела мне было рук не протянуть, сколько, наверное, из-за каких-то мелких бытовых вопросов, например беспокойного ожидания, когда уже можно будет оторвать темно-коричневую корочку от случайно посаженного ожога. Хотя, может, и не потому совсем, сказать сложно. Бывало, что я часами просиживала в ванне с остывающей водой и, задержав дыхание, наблюдала, как она качается под оплеухами моего сердца. Голова тогда была пустая, тяжелая, надушенная паром, но стоило только встать и врезаться глазами в зеркало с засохшими брызгами, как размякшее тело тут же становилось холодным и взвинченным. Опять.

Грань между фантазией и реальностью, особенно при бессоннице, – тоньше паутины, и ее хотелось разглядеть, нащупать. Я начала возвращаться домой как можно позже. Шла от метро не уснувшими улицами, а задремавшей стройкой, с перекинутым на грудь рюкзаком, где нашаривала пульсирующей рукой свой испанский нож для бумаги. Вокруг плескалась коньячная темнота, а я представляла лицо своего возможного врага, но это, конечно, громко сказано. Просто пыталась вспомнить лица всех этих преступников из телевизора, которых костерила бабушка, пока я делала уроки у нее в гостиной. Какие-то безбородые, широколобые, с толстым намеком на второй подбородок и блестящей залысиной – если бы они не были убийцами, то наверняка чиновниками. И шагами вдыхая воздух, я из раза в раз почти молила, чтобы меня поскорее освободили, чтобы все побыстрее свершилось, определилось, да или нет. Но на меня никто так и не напал. Ни один из обещанных шести городов-убежищ мне не открылся, переброса не случилось. Жалко, уехать давно хотелось. Но либо не время, либо не место, либо не человек.

Пришлось довольствоваться ментальным. Только вот жажду было никак не сглотнуть, она все кипела и пучилась. А настоявшись, стала пахнуть, как в промежьях пальцев на ногах. Сушить горло. Я продолжала искать. Долгое время мне попадались слишком хорошие люди, конечно же, бездетные, чужие, не свои, имяреки. Я злилась, считала время, бесилась от бесцельности. Рыскала по лицам со страстью молодой матери, материлась, когда развешивала мокрое белье. Ждать пришлось довольно долго, но оно того стоило. Моя сестра встретила человека, который уже родился мертвым. Понимаю ее – есть от чего сойти с ума.

Каскад

Он был никем. И звали его никак. Всем же известно: плохих людей по именам не называют. А он человек плохой. Не потому что прихрамывал, спал с моей сестрой и с теперешней женой своей зачем-то венчался в церкви. А потому что она, жена, ходила беременная, а это чревато понятно какими последствиями, о которых он даже и не думал. Не вспоминал.