Апостол Павел в свете Посланий

Спасти можно лишь тех кто не видит никакой возможности изменить своё положение ни «чудесами» собственных усилий, ни приобретенной «мудростью», кто пребывает на дне жизни среди себе подобных. Именно «толпу нищих» в широком смысле можно увлечь силой спасающей проповеди и организовать её в качестве активной самодовлеющей силы. Но это дело будущего. А пока Павел инстинктивно искал пути организации ячеек-общин будущей европейской тотальности и сделал ставку на девственность интеллекта «немудрящих». Именно из них «толпа» со временем превратится в массы, организуемых церковью. Точнее, церквами. Ибо ссоры будут такими же вечными как и само христианство. Столь вечным будет и руководящий принцип Павла: «немудрящие посрамят сильное». О том, что «нравы толпы» сейчас являются определяющими, говорить не приходится. С добавлением: в языческом оформлении.

А пока Павел с гордостью провозглашает: «От него и вы во Христе Иисусе, Который сделался для нас премудростью от Бога, праведностью и освящением и искуплением, чтобы было как написано: хвалящийся хвались Господом» (1:30–31). Заметим, что для Павла «не мудрость», «немощность», «незнатность» и т. д. не неценны сами по себе, а, скорее, как средство «посрамления мудрости» и силы человека, отказаться от мудрости человеческой, но связать их с силой Христа и, не обладая ими, хвалиться мудростью и силой Христовой, а не собственными. Тем более, что Павлова аудитория ими заведомо не обладала и в том видела своё безусловное преимущество.

Глава 2

Собственно, выше Павел, по существу, обосновывал тактику проповеди в выбранной аудитории: нельзя казаться умнее своих оппонентов. И во второй главе он открытом текстом не стесняется в этом признаться: «И когда я приходил к вам, Братия, приходил возвещать вам свидетельство Божие не в превосходстве слова и мудрости, ибо я рассудил быть у вас незнающим ничего, кроме Иисусе Христа, и притом распятого, и был я у него в немощи, и в страхе, и в великом трепете. И слово мое и проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлениях духа и силы, чтобы вера ваша утверждалась не на мудрости человеческой, но на силе Божией» (2:1–5). Здесь Павел вновь переходит на доверительный тон, неожиданно раскрывая свои внутренние переживания во время прежнего своего пребывания в Коринфе. Вряд ли это было рассчитанным «раскрытием души», воссоздающим доверительную атмосферу «общности воспоминаний». Возможно, он увлёкся, поддавшись сентиментальности воспоминаний о происходившем тогда. Но суть типологии организации своей проповеди он изложил достаточно откровенно: быть на уровне своей аудитории, разговаривать на её языке, «быть своим». Он признаётся, что не уверен был в успехе: «был в страхе и в великом трепете». При этом, он откровенно признаётся в собственных недостатках как проповедника, которые вынуждали его «возвещать … не в превосходстве слова или мудрости», быть «в немощи». Т. е. не быть в уверенности в своих силах. «и слово мое и проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлениях духа и силы», убеждая не столько красноречием слова, но личным примером и силой веры. Возможно, этому способствовало и концентрация содержания проповеди на одной, самой существенной, её стороне: Иисуса Христа распятого, которая, по-видимому, производила особое впечатление на языческую аудиторию, знакомую ей не понаслышке. И не только эмоционально.

И необычность самой жертвы: жертва-спасающая, жертвующая собой, а не скучные запреты иудейства и привычные жертвы прихотей богов собственных религий. Причём для спасения не нужно непосильных жертв. Собственно, она уже принесена. Но нужно лишь убеждённая вера в её действенность. И Павел её и старался вызвать у своих слушателей: «вера ваша утверждалась… на силе Божией». А возможная ваша вера, «вне силы Божьей», излишня.

И продолжает разъяснения: «Мудрость же мы проповедуем между совершенными, но мудрость не от века сего и не властей века сего преходящих, но проповедуем премудрость Божию, тайную, сокровенную, которую Бог предназначил прежде веков к славе вашей, которую никто из властей сего века не познал; ибо если бы познали, то не распяли бы Господа славы» (2:6–8).

Читаешь, как будто заглянул случайно в трактат гностика: «познание», «мудрость божия», «власти мира сего», «тайная мудрость прежде века», «совершенные» и т. д. Т. е. речь явно идёт о тайном знании, не предназначенном для ушей профанов. Неясно только одно: зачем посвящать во всё это «несовершенных»? Приходится удовлетворится ссылкой на того же Исайю: «но, как написано: не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» (2:9). Т. е. замысел Божий невозможно воспринимать и передать человеческими чувствами. Он невыразим и непознаваем. Не очень утешительно, но значимо в своей непостижимости.