Апостол Павел в свете Посланий

Но сам текст недвусмысленен. Он требует безусловного подчинения властям. Причем кары за неподчинение он сулит не светские, но от Бога. Для него неподчинение является частью общей проблемы борьбы «со злом», а власть, принципу исключения, ассоциируется с «добром»: «Ибо начальствующие страшны не для добрых дел, а для злых. Хочешь ли не бояться властей? Делай доброе и получишь похвалу от неё, ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: Он Божий слуга, он мститель в наказание делающему зло.» (13:3–4). Павел, вольно или невольно, сближает функцию Бога в качестве «отмстителя» как в личных, так и в государственных отношениях, по сути, уравнивая их и делая подсудными в их ответственности пред Богом, в качестве высшего судьи. И вновь он настаивает, что повиноваться нужно не из страха, но по совести, как и Богу, обращаясь с почти Христовыми словами: «Итак отдавайте всякому должное: кому подать, подать; кому оброк, оброк; кому страх, страх; кому честь, честь» (13:4). Строки почти из Евангелия. Но новое всё же есть: отношения с властью должны строиться «по совести», и для этого должен измениться сам человек, его сознание, его нравственные установки.

А для этого вы должны … и следует возвращение к вечной теме этики взаимоотношений, связывая довольно неожиданно взаимную любовь и исполнение Закона: «Не оставайтесь должными никому ничем, кроме взаимной любви: ибо любящий другого исполнил закон». Но и сам закон он сводит к Декалогу, опуская столь волнующую его тему обрезания: «Ибо заповеди: не прелюбодействуй, не убивай, не кради, не лжесвидетельствуй, не пожелай чужого и все другие заключаются в сем слове: люби ближнего своего, как самого себя». А так как «любовь не делает ближнему зла», в пониманию Павла, то следует желанный вывод: «любовь есть исполнение закона» (13:10). Но любовь для Павла нечто другое, чем в представлении нашего и тем более его времени.

Но «наступил уже час пробудиться нам от сна. Ибо ныне ближе к нам спасение, нежели когда мы уверовали». Тема «последних дней» остаётся непреходящей. Он, по-прежнему, в их ожидании. Ибо: «Ночь прошла, а день приблизился: итак отвергнем дела тьмы и облечёмся в оружие света» (13:11–12). Поворот неожиданный, на фоне предыдущих частностей, но требующий кардинального изменения образа жизни, причём немедленного: будем вести себя благочинно, не предаваясь ни пированиям и пьянству, ни сладострастию и распутству, ни ссорам и зависти, но облекшись в Господа нашего Иисуса Христа, и попечения о плоти не превращайте в похоть» (13:13–14). Трудно сказать, не было ли это проявлением щоковой терапии для исправления нравов или же реальных ожиданий Павла? Но последнее предостережение о сохранении «плоти» от похоти заставляет задуматься. Уж больно оно соответствует фобиям Павла. И иудейским представлениям о сохранении тела при воскресении.

Глава 14

Но апокалипсис наступит всё же не так быстро и можно успеть обсудить детали общения между собой. И Павел не преминул обратиться к этой теме всегда существующей и никогда не решаемой до желаемого уровня. Её формулировки и рекомендации всегда теряются в будущем без следа. Но каждое поколение считает своим долгом их обозначить как нечто новое, но всегда воспроизводящее прошлое. И Павел здесь мало оригинален. Собственно, он повторяет их в той или иной мере во всех Посланиях. Но здесь он проводит некоторое обобщение сказанного ранее. Он всегда уделял особое внимание межличностному общению на бытовом уровне исходя из чисто практических соображений по поддержанию мира в общинах. В конце концов, любое общение состоит из бытовых мелочей. Например, на уровне совместной трапезы. Общая установка на максимальную терпимость – основа его принципиальной позиции: «Кто ты, осуждающий чужого раба?». Никто не вправе судить раба Господня. И обращаясь с допущений снисхождения в вопросах еды, Павел постепенно, но последовательно, расширяет сферу терпимости: «Кто ест, не унижай того, кто не ест; и кто не ест, не осуждай того, кто ест, потому что Бог принял его» (14:3). Ибо тот ответственен лишь перед Господом: «перед своим Господом стоит или падает. И будет восстановлен, ибо силен Бог восставить его» (14:4). Т. е. этика для Павла предмет, установленный Богом и им, и только им, определяем, оцениваем и судим. Он сохраняет веру в свободу человека в поступках: «Всякий поступай по удостоверению своего ума», обычно обсуждая действия, а не мысли, ограничиваясь одним, но фундаментальным запретом: они должны всегда лежать «в русле Господнем». «Ибо никто из нас не живет для себя и никто не умирает для себя; а живем ли – для Господа живем, умираем ли – для Господа умираем6 и потому, живем ли или умираем, – всегда Господни» (14:7–8).

Собственно, для Павла это естественный вывод из предназначения Христа: «Ибо Христос для того и воскрес, чтобы владычествовать и над мертвыми и живыми» (14:9).