Читаем Апостол свободы полностью

Он быстро составил себе благоприятное мнение о Кынчеве и не только попросил его взять на себя обязанности казначея во время поездки, но и стал брать его на тайные заседания комитетов. Другой обязанностью Кынчева был сбор топографических данных для военных целей. В Трояне, например, он взобрался на вершину Турлы — самого высокого холма, стоящего над городом, — и сделал картографический план Трояна и окрестных деревень.

Однако эта новая поездка не помогла рассеять сомнения Левского в пригодности Общего к революционной работе. Он по-прежнему проявлял осторожность и как мог ограничивал контакты Димитра с местными организациями. Это отразилось в ряде воспоминаний, авторы которых описывают деятельность Левского и Кынчева, но почти не упоминают об Общем.

В городе Елена Левскому и Ангелу пришлось провести несколько неприятных часов в обществе местных турок и чорбаджиев. Еленские чорбаджии издавна славились своим властолюбием и алчностью. Многие чорбаджийские семьи были греческого происхождения, хотя говорили по-болгарски. Чорбаджии Елены пользовались известными привилегиями, а взамен смотрели в оба за тем, что происходило в этом чисто болгарском горном городке, и пользуясь покровительством властей, грабили крестьян, с которыми обращались как с рабами; в 1857 году Раковский говорил, что эти крестьяне — дважды рабы, рабы султана и чорбаджиев[150]. Заправилы города вынуждали крестьян бесплатно работать на себя, обманом или силой прибирали к рукам лучшие земли в округе, не гнушались ни ростовщичеством, ни открытым разбоем, а разбогатев, ездили целыми семьями на поклонение в святые места и по возвращении из паломничества гордо именовали себя «хаджи». Те из них, кого выбирали церковными настоятелями, обычно присваивали часть даяний прихожан и никогда не отчитывались в том, на что идут средства прихода. Их власть в городе была абсолютной, и священник не осмеливался начать богослужение, пока чорбаджии не займут свои места, так что даже на пасху, на всенощной, он не решился провозгласить: «Христос воскресе из мертвых!» и заставил всю паству прождать несколько часов, потому что чорбаджии проспали службу. Еленских чорбаджий побаивались даже турецкие власти.

Но у этого самоуправства были и хорошие стороны. Здесь не было ни мечетей, ни турецкого населения, не считая представителей власти и немногочисленных заптий, а среди ремесленников и молодой интеллигенции процветал дух независимости и национальной гордости. Елена одним из первых городов Болгарии изгнала священников-фанариотов и организовала современные школы и читалиште. Среди ее видных горожан были замечательные учителя, писатели и художники; выходцем из Елены был и Илларион Макариопольский, возглавивший движение за независимую болгарскую церковь.

Когда Левский и Кынчев, одетые зажиточными прасолами, въехали в город, их тут же заметила группка чорбаджиев, сидевших в кофейне. Прибытие чужаков, к тому же торговцев, возбудило любопытство этих князьков, которые считали Елену собственным феодом и любили ощущать в своих руках бразды правления. Чорбаджии отправились к мюдиру и подговорили его вызвать приезжих вечером в конак, якобы для того, чтобы проверить их паспорта, а на самом деле затем, чтобы чорбаджии могли расспросить их о делах и торговле. Устав с дороги, Левский и Ангел поужинали на постоялом дворе и улеглись спать. Вскоре их разбудил испуганный хозяин, который сообщил постояльцам, что мюдир прислал за ними с полдюжины заптий и велит им явиться в конак, чтобы проверить паспорта.

— Нас предали, — шепнул Ангел по-румынски, уверенный, что пришло худшее.

— Осмотри святого Николу и святого Илью[151], — спокойно отозвался Левский также по-румынски, — и не бойся; если из этой петли ускользнем, на другом нас вряд ли поймают.

Одевшись, путники в сопровождении эскорта отправились в конак. Там их приняли с отменной учтивостью и пригласили в комнату, где в ожидании гостей на диванах сидели мюдир и десяток чорбаджий. Левскому и Кынчеву вернули подложные паспорта, заявив, что документы их в порядке, и извинились за то, что уважаемым путникам пришлось вытерпеть такое неудобство. Однако радоваться было рано: чорбаджии забросали гостей вопросами о том, как идет торговля. Разговор стоил «прасолам» немалого напряжения. Они пытались перевести его на другие темы и, немного посидев для приличия, хотели распрощаться, но мюдир и слышать не хотел о том, чтобы отпустить гостей, не угостив их кофе. Пока приготавливали кофе, Левский и Ангел овладели разговором, осыпали комплиментами Елену и ее жителей, расспрашивали чорбаджиев об истории города и пр.

Только поздней ночью им удалось вернуться на постоялый двор и спокойно улечься спать[152].

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека «Болгария»

Похожие книги

«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное